— Странное дело, мистер Аллейн. Джентльмен действительно мертв. Похоже, он умер от сердечного приступа или чего-то в этом роде, но таксист настаивает, что это убийство, и не желает ничего говорить, пока не увидит вас. Не давал мне даже дверцу открыть. Хотя, конечно, я ее все-таки открыл, просто чтобы убедиться. Поднес стеклышко от часов к губам и пощупал сердце. Ничего! Таксист прямо-таки разбушевался! Малый с характером!
— А где такси?
— Во дворе, сэр. Я велел ему заехать внутрь.
Они вышли во двор.
— Сыро, — кашлянув, сказал сержант.
Здесь, у реки, туман больше походил на изморось. Густая пелена окутала их, оседая на лицах холодными мелкими капельками. Темнота стала понемногу редеть, в предрассветной мгле уже угадывались смутные очертания крыш и дымовых труб. С реки донесся гудок парохода. Пахло промозглой, затхлой сыростью.
Аллейна охватила внезапная тоска. Он словно онемел, но в то же время все его чувства были напряжены до предела. Казалось, его сознание отделилось от тела, и он видел себя со стороны, как постороннего человека. Это было знакомое ощущение, которое появлялось у него всякий раз в преддверии какого-нибудь несчастья. «Нужно взять себя в руки», — пронеслось у него в мозгу, и при этой мысли все снова встало на свои места. Он шел по двору, под ногами шуршали мелкие камешки. Впереди уже можно было различить такси и фигуру водителя в плаще, который неподвижно стоял у дверцы, словно на посту.
— Холодно, — заметил сержант.
— Самый глухой час ночи, — ответил Аллейн.
Таксист не тронулся с места, пока они не подошли совсем близко.
— Привет, — сказал Аллейн. — Так что же случилось?
— Мое почтение, начальник. — Голос был традиционно хриплым, какими обычно изображали голоса таксистов на сцене. — Вы будете один из инспекторов?
— Да.
— Я не стану ничего говорить обычному полицейскому. Я должен за себя постоять, разве нет? К тому же этот бедный джентльмен был моим другом, ясно?
— Папаша, это старший инспектор Аллейн, — вмешался сержант.
— Хорошо, как раз то, что надо. Я должен и о себе подумать, верно? Раз у меня вместо пассажира покойник.
Неожиданно он протянул вперед руку в перчатке и резким движением распахнул дверцу.
— Я его не трогал, — сказал он. — Включите свет.
Аллейн нагнулся и принялся шарить рукой в темноте. Он почувствовал смешанный запах кожи, сигарного дыма и бензина. Его пальцы нащупали выключатель, и внутри кабины загорелась тусклая лампочка.
Он так долго стоял, не двигаясь и не произнося ни слова, что сержант наконец не выдержал и окликнул его:
— Мистер Аллейн?
Но Аллейн не отвечал. Он прощался со своим другом. Маленькие пухлые ручки были безжизненны. Ноги трогательно, по-детски подогнулись, голова вяло склонилась набок, как у больного ребенка. Был виден лысый затылок, окруженный редкими, стоящими дыбом волосками.
— Если вы посмотрите через другое окно, вы увидите его лицо, — сказал таксист. — Мертвее не бывает. Убит.
Аллейн ответил:
— Я вижу его лицо.
Он наклонился вперед и минуту-другую что-то делал внутри кабины. Затем выпрямился и протянул руку, словно хотел прикрыть застывшие глаза. Его пальцы дрожали.
— Я не должен его больше трогать, — пробормотал он, отдернув руку, и шагнул назад. Сержант с изумлением смотрел на него.
— Мертвый, — заявил таксист. — Разве нет?
— Да пошел ты!.. — с силой выругался Аллейн. — Что я, без тебя не вижу…
Он поперхнулся, сделал несколько неверных шагов в сторону, провел рукой по лицу и растерянно уставился на свои пальцы.
— Подождите минуту, ладно? — пробормотал он.
Двое других застыли в неловком молчании.
— Прошу прощения, — сказал наконец Аллейн. — Одну минуту.
— Может, позвать кого-нибудь другого, сэр? — спросил сержант. — Это, видно, ваш друг?
— Да, — ответил Аллейн. — Это мой друг.
Он повернулся к таксисту и резко схватил его за локоть.
— Пойдемте сюда, — сказал он и потащил его вперед. — Включите фары, — скомандовал он сержанту.
Тот нагнулся, и спустя мгновение таксист стоял, щурясь, в яркой полосе света.
— Итак, — начал Аллейн, — почему вы так уверены, что это убийство?
— Помилуй Бог, начальник, — забормотал таксист, — разве я не видал своими глазами, как еще один тип сел вместе с ним, а когда мы подъехали к дому его светлости, вылез, одетый в плащ и шляпу его светлости, и прокричал тоненьким голоском, совсем как у покойного: «Джобберс-Роу, шестьдесят три, Квинз-Гейт»? Разве не я возил по городу мертвеца, ничего не подозревая? Послушайте, вы говорите, его светлость был вашим другом, так и мне он был другом! Это самое настоящее убийство, и я хочу видеть, как повесят этого умника, который одурачил меня и прикончил такого славного джентльмена. Вот так-то!
