Леди Далгат посмотрела на него. Не взглянула, не уставилась, а прожгла взглядом. Лишь на мгновение – но за это мгновение он увидел больше, чем за два месяца. Силу. Ярость. Бурю, заключенную в женском теле, под тонким слоем печали утраты и сожалений. Он увидел ее. Это зрелище потрясло Шервуда настолько, что он отступил на шаг.
– Мы закончили, – провозгласила леди Далгат, нарушив позу и сбросив лису. – И я не вижу смысла продолжать эту глупость. Я согласилась на портрет лишь потому, что так пожелал мой отец. Он мертв, а значит, портрет больше не нужен.
Она развернулась на левом каблуке и направилась к двери.
– В таком случае, увидимся завтра! – крикнул Шервуд ей вслед.
– Нет, не увидимся.
– Я буду здесь.
– А я нет.
Выходя, она захлопнула дубовую дверь, оставив Шервуда в одиночестве слушать затихающее эхо ее шагов.
Он не отрывал глаз от двери, которая ударилась о косяк и вновь открылась, позволив ему заметить отблеск исчезающего золотого платья.
Удивительно.
Секунду спустя Шервуд подобрал кисть и тряпку, которые уронил, сам того не заметив, и начал рисовать. Кисть носилась в воздухе, будто подхваченная вихрем, стремительно перемещаясь между палитрой и холстом. Шервуд так сосредоточился на работе, что заметил вошедшего в кабинет молодого человека, лишь когда тот заговорил.
– Что-то случилось?
Шервуд узнал синий сатиновый дублет прежде, чем увидел козлиную бородку, и сразу прикрыл картину. Закрепил сверху на раме мольберта ткань, которую использовал для этой цели. Незаконченные картины часто закрывали, чтобы уберечь от мошек, пыли и волосков, однако сейчас занавесь выполняла более важную задачу.
– Лорд Фокс, простите, я вас не заметил. Что вы сказали?
– Я спросил, не возникло ли проблем, – ответил Фокс, оглядывая кабинет с привычной смесью смущенной невинности и зловещего подозрения. – Я услышал громкий стук и увидел, как графиня выбежала в коридор. Могу я вам чем-нибудь помочь?
– В этом нет нужды. Сеанс выдался особенно хорошим, но он окончен. Я просто соберу вещи. Сегодня мы далеко продвинулись.
Фокс обошел мольберт и хмуро уставился на прикрытый портрет:
– Надеюсь, это не простыня?
– Вообще-то это моя ночная сорочка, точнее, то, что от нее осталось.
– А в чем же вы спите?
– Сейчас? Ни в чем. Обстоятельства вынудили.
– Хвала Новрону, уже почти лето. – Лорд Фокс взял бутылочку с ультрамарином и перебросил из руки в руку. Вряд ли он по чистой случайности выбрал именно этот пигмент. В отличие от других людей его круга, лорд Кристофер Фокс явно не был чужд миру искусства. – Почему вы до сих пор здесь, Шервуд?
Художник кивнул на прикрытую картину и улыбнулся. Показывать было легко, улыбаться – намного сложнее: Фокс продолжал подкидывать синюю бутылочку.
Лорд оглянулся и презрительно усмехнулся:
– Прошлым летом вы писали портрет моей тетушки Моби, на ее вилле в Суонвике.
– Да, я помню. Прекрасное место. Леди Суонвик была чрезвычайно мила и щедра.
Фокс кивнул:
– Ярдли написал ее портрет за два года до вас, и все же она настояла на том, чтобы вы, его ученик, также ее написали.
– Вообще-то это не редкость.
Фокс прервал игру с бутылочкой и ткнул большим пальцем в закрытую картину:
– Все ахнули, когда вы открыли ее портрет.
– И это тоже не удивительно.
– Увидев вашу работу, тетушка Моби расплакалась. И десять минут не могла успокоиться. Дядюшка Карл решил, что вы ее оскорбили.
– Граф Суонвик вызвал стражу.
– Я слышал, они схватили вас за руки и поволокли прочь, когда тетушка Моби обрела голос и остановила их. «Это я! – сказала она. – Такая, какая я есть на самом деле. Никто прежде не видел меня такой».
– Это тоже случается.
– Вы с ней спали? – Лорд подкинул бутылочку выше прежнего.
– Прошу прощения?
– Таким способом вам удалось произвести на нее впечатление? Заставить проявить подобную щедрость?
– Вы видели картину?
Фокс усмехнулся:
– Нет. Я всего лишь слышал историю. Тетушка Моби хранит портрет под замком в своей спальне, где, не сомневаюсь, предается мечтам о молодом художнике, что постиг ее столь глубоко. Не могу понять, почему нищий художник произвел такое впечатление на супругу графа.
