— Что? — прошептал Винитар.
— Перун! Я иду к тебе! — неожиданно прокричал рядом распятый рос.
— Перун! Я иду! — поддержал новый вскрик.
— Перун! — донесся крик с другого дерева.
Винитар выпустил оселедец. Голова Буса упала на грудь — он уже шел, прямой как стрела, светлой небесной дорогой, к золотому, пульсирующему оку Ярилы, за которым был скрыт Ирий — небесная страна уставших жить.
— Проклятые росы, какие живучие, — прошептал, отступая Винитар. — Сегодня же, покинем ваши окаянные земли. Лучше воевать с ромеями или герулами.
Среди крон деревьев он различил поднимающийся с северной стороны, густой черный столб дыма.
— Поехали в городище, — устало приказал Винитар. Ему подвели лошадь…
Поселок росов Винитар застал разрушенным и разграбленным. Пьяные готы и росомоны метались по площади, маленьким радиальным улочкам, размахивали горящими поленьями, позаимствованными в капище и поджигали все, что можно было поджечь. Багровое, кровавое пламя гуляло в стрехах маленьких домов, черный дым валил из землянок и приземистых хижин. Блеющий, мычащий скот гнали через ворота вниз, к реке. Там горели костры победителей и на вертелах поджаривались туши животных.
По улицам, вдоль плетней, у раскрытых жилищ вповалку лежали пронзенные копьем, стрелой, настигнутые ударом меча тела мужчин, женщин и детей, наряженные в праздничные одежды, запятнанные алым клеймом предательства. Пленных не было. Те, кто сражались под гонтиной, так и остались лежать под ногами безучастного идола. Перун отказал в помощи и невидящим взглядом смотрел на площадь, перевернутые столы, втоптанную в землю еду и утварь. Может он был недоволен тем, что Бус, боевой рикс, похитил у него невесту? Крыша гонтины прогорела и обрушилась на тела погибших. Языки пламени алчно прикоснулись к идолу.
У черного дикого камня, лежала утыканная стрелами аистиная пара. Винитар склонился с коня, зачарованно рассматривая птиц. Порыв ветра принес с капища искры и мелкие угли, обвиняюще кинул во всадника. Конь испуганно шарахнулся в сторону. Винитар неловко вылетел из седла и раскрыв руки упал на тела птиц, как будто пытался их обнять. Он неудачно ткнулся глазом в наконечник стрелы, пробившей грудь аиста насквозь и с криком боли откатился в сторону. Наконечник готской стрелы покраснел.
— Один! О, Один! — рычал Винитар, катаясь по земле от боли и прижимая руку к поврежденной глазнице.
— Один!!! Бусы!!! Будьте вы прокляты! — Кто-то подхватил его под руки, потащил прочь из городища охваченного пламенем.
— О, Фрея! Проклятая война. Один… — шептал Винитар.
— Месяц выкатился из-за черной стены бора ощетинившегося соснами. С испуганным любопытством свесил серебряный рог над темной ворлной, посмотрел на свое раскачивающееся отражение. Разрезая серебристую дорогу месяца, по темным водам неслышно, без всплеска, неслись струги. Их было немного: узкие, остроносые, с плоским дном, не больше десятка. На переднем струге, на носу сидела, закутавшись в медвежью шкуру, Лала. Двое мужчин и шесть женщин равномерно взмахивали веслами, заставляя струг не плыть, а лететь над платиновой водной гладью. Лицо колдованки застыло от боли и горя, сделалось похожим на маску. Две мокрые дорожки пролегли по впалым, черным от гари щекам. Голубые глаза, застыв, смотрели в даль, за излучину реки, не замечая тихой ночной красоты мира. Они видели не стремнину роси, с широкими, извилистыми берегами, заросшими дремучим чернолесьем, а улыбающееся лицо Буса. Лала чувствовала на устах его дыхание, горячий поцелуй. Слышала ласковый голос: «Думай о сегодняшней ночи, которую нам подарила Мокошь. О ночи, которая больше никогда не повторится. Думай о себе и обо мне».
— Я думаю Бус. Думаю о твоей встрече с Перуном. Я знаю, какой она была. Я видела это. Твоя дорога была короткой. Тебя сопровождает почти весь клан.
Рядом тихо застонали. Лала развернулась и склонилась над Лучезаром, поправила на плече повязку. Рана юноши была неопасной, стрела пронзила плоть не нанеся ущерба кости, но он потерял много крови. Лучезар почувствовал её прикосновение, открыл глаза и попытался подняться.
