Патер Браун вздохнул.
– Он всегда напоминал мне беднягу Стейна, – сказал он. – Вероятно, они были родственники.
– Но послушайте… – начал Нэрс.
В это мгновение дверь широко распахнулась, и на пороге появилась длинная, расхлябанная фигура Хорна. Он был бледен, но какой-то новой для него, неестественной бледностью.
– Вот тебе раз! – изумился Нэрс, вскидывая монокль. – Чего ради вы вернулись?
Хорн, шатаясь, прошел в конец комнаты и тяжело опустился в кресло. Потом сказал словно в столбняке:
– Я потерял остальных… заблудился… Решил, что лучше будет вернуться…
Остатки ужина все еще стояли на столе, и Генри Хорн, всю жизнь будучи трезвенником, налил себе полный стакан бренди и осушил его залпом.
– Вы чем-то взволнованы? – заметил патер Браун.
Хорн поднес руки ко лбу и заговорил, прикрывая ими лицо; он говорил тихо и, казалось, обращался только к священнику:
– Сейчас я вам все расскажу… Я видел привидение.
– Привидение? – удивленно воскликнул Нэрс. – Какое привидение?
– Призрак Гидеона Уайза, хозяина этого дома, – несколько более уверенным тоном ответил Хорн. – Он восстал из пропасти, в которую его сбросили.
– Чушь! – сказал Нэрс. – Ни один здравомыслящий человек не верит в привидения.
– Это едва ли верно… – вставил патер Браун, слегка улыбаясь.
– Как хотите, но мое дело – преследовать удирающих преступников, – довольно резко перебил его Нэрс. – А кто хочет, пусть удирает от преследований духов, привидений и прочего. Если кому-нибудь угодно бояться их, то это его дело.
– Я не могу сказать, что боюсь их, хотя, пожалуй, мог бы испугаться, – сказал патер Браун. – Пока сам не испытаешь, трудно что-нибудь сказать. Во всяком случае я достаточно верю в привидения, чтобы испытывать желание выслушать повесть мистера Хорна. Так что же вы видели, мистер Хорн?
– Произошло это на берегу. Вы знаете, там есть такая расселина – как раз под тем местом, откуда его сбросили. Мои товарищи ушли вперед, а я пробирался по тропинке вдоль скал. Я часто хожу этой дорогой, потому что мне нравится смотреть, как прибой разбивается о скалистый берег. Сегодня вечером меня, помню, удивило, что море такое неспокойное, несмотря на ясную лунную ночь. Я видел, как возникают и исчезают белые пенистые гребни валов, бьющихся о берег. Три раза замечал я мгновенный всплеск пены в лунном сиянии, а потом увидел нечто необъяснимое. В четвертый раз серебристая пена как взметнулась к небу, так и осталась стоять неподвижно. Она не падала. Я с упрямством безумца ждал, чтобы она упала. Мне казалось, что я сошел с ума, мне казалось, что время остановилось каким-то непостижимым образом. Наконец, я подошел поближе и, кажется, громко вскрикнул, потому что эта похожая на хлопья снега пена стала слипаться, образовав человеческую фигуру с мертвенно-бледным лицом.
– И вы утверждаете, это был Гидеон Уайз? – спросил патер Браун.
Хорн безмолвно кивнул; воцарилось молчание.
Наконец, Нэрс прервал его, резко вскочив на ноги и нечаянно опрокинув стул.
– Разумеется, все это чушь, – сказал он. – Но все-таки лучше пойти взглянуть.
– Я не пойду! – лихорадочно воскликнул Хорн. – Я никогда в жизни больше не пойду по той тропе!
– Мне кажется, что нам всем сегодня ночью придется пройти по этой тропе, – торжественно заявил патер Браун, – хотя я не стану отрицать, что это опасная тропа… и не только для одного из нас.
– Я не пойду! Господи, как вы терзаете меня! – крикнул Хорн, как-то странно вращая глазами.
Он поднялся вместе со всеми, но не двигался с места.
– Мистер Хорн, – твердо сказал Нэрс, – я офицер полиции, и этот дом – может быть, вам это неизвестно? – оцеплен моими людьми. Я пытался выяснить обстоятельства дела мирным путем, но моя обязанность – довести следствие до конца. Я требую проводить меня на то место, о котором вы только что говорили.
Опять воцарилось молчание. Хорн тяжело дышал, словно охваченный неописуемым ужасом. Внезапно он опять опустился в кресло и сказал окрепшим, решительным голосом:
– Нет, не могу! И я вам скажу почему. Все равно вы рано или поздно узнаете. Это я убил его.
На мгновение воцарилась тишина. Все присутствующие замерли, будто пораженные ударом молнии. Потом в этой чудовищной тишине прозвучал голос патера Брауна – странный и тонкий, как писк мыши.
