Классик посмотрел на нее грустным и понимающим взглядом.
— Знаете, порой очень хочется поговорить. Настолько, что впору начинать беседы вслух самому с собой, чтобы не забыть, как произносятся слова. Так что вы говорите, если хотите, я с удовольствием составлю вам компанию.
Смерть прислонила косу к дверному косяку и вскинулась.
— Мальчик, ты ничего, слышишь, ничего не знаешь об одиночестве. Когда твоя работа — ходить по миру и отбирать жизни, когда тебя боятся все, от малой маленькой мошки до великих правителей — тогда ты в полной мере чувствуешь, что значит быть одиноким.
Классик посмотрел на часы на стене, а потом на Смерть.
— Я бы не хотел показаться невежливым, но сейчас поздний час. Я думаю, что у вас был напряженный день, и вы не откажетесь составить мне компанию выпить чаю.
Смерть издала какие-то кашляющие звуки, и Классик не сразу сообразил, что это был смех. Она прошла в комнату, задевая полами балахона ковры и с видимым наслаждением опустилась в кресло.
— А что! — голос ее стал озорным и совсем не подходящим для Смерти, как казалось тогда Классику, — я вот уже два века как не сидела за столом с кружкой дымящегося чая. В конце концов, мне тоже можно иногда отдохнуть.
Она разложила балахон так, чтобы он красивыми складками спадал на пол, вытащила из широченного рукава кисть руки и потянулась к кружке. Руки ее не отличались от обыкновенных женских рук, какие Классику, как и всем нам, не раз доводилось видеть, разве что пальцы ее были чуть более длинными, нежели мы привыкли.
Не спеша вдохнула запах чая и поднесла кружку к капюшону.
— Хороший у тебя чай.
— Да не жалуюсь. Ты конфеты бери давай.
Классик попал в точку — слабостью Смерти было сладкое, и порой, отправляясь в дальний путь, она позволяла себе набить карманы балахона конфетами и прочими сластями, шла по дороге, ела их и даже позволяла себе бросать обертки где попало.
Они проговорили долго, очень долго. Слово за слово, история за историю…
Смерть знала их множество, за столько веков и странствий по миру она успела повидать множество прелюбопытнейших вещей и не раз сокрушалась, что некому их рассказать. Классик тоже не отставал — ведь сидя дома в своем кабинете, он, благодаря книгам, изучил целый мир.
Но вот за окном начало светать, и Смерть засобиралась в дорогу.
— Мне пора, но как я тебе уже говорила — я не могу уйти, не забрав с собой живой души. Так что отдай мне кого-нибудь из домашних животных, и я пойду. Подумать только, у тебя в подполье даже крыс нет, я уже интересовалась.
— У меня нет и домашней живности, — ответил ей Классик, — мне она ни к чему. Так что во всем доме нет ни единой души, кроме моей.
Смерть опустилась обратно в кресло.
— И что же мне делать? Я совершенно не хочу забирать тебя, ведь ты еще так молод…
Но Классик перебил ее.
— Госпожа Смерть, возьмите меня. Вы уже поняли, что моя жизнь — это сидение в четырех стенах, так что даже переход в иной мир станет для меня радостью, по крайней мере, может хоть там моя внешность прекратит быть помехой, и я смогу делиться мыслями с людьми, а может, и не только…
Смерть резко подскочила с кресла и кругами начала ходить вокруг Классика, рассуждая на ходу:
— А что, ты ведь прав, только я хочу сделать по-другому. Мне по чину, если так можно выразиться, положен помощник. До сего дня я отказывалась от чьей-либо помощи, считая, что очередной мелкий демон будет только раздражать меня в долгих переходах, но сейчас я могу попросить оставить мне тебя! И мы сможем продолжить наши беседы.
Классик налил себе еще чаю, посмотрел на полки с книгами, бросил взгляд за окно и сказал:
— Я был бы только рад, если бы мог стать вашим спутником.
Он ничего не почувствовал — Смерть подошла близко-близко и взяла его за руку. В тот же миг будто повеяло прохладным весенним ветерком, да тело стало вдруг легким и приятным, будто с плеч сняли тяжкий груз.
Классик оглядел себя — и увидел, что тело его превратилось в скелет. Подошел к зеркалу, осмотрел себя со всех сторон — скелет и скелет, ровный, правильный и по-своему красивый.
— Нужно было умереть, чтобы обрести приемлемую внешность, — мрачно пошутил он.
