Люазо повернулся ко мне и передал небольшую магнитофонную кассету в коробке.
– Вот, – сказал он. – Уверен, что это ваша исповедь, хотя я ее и не прослушивал.
– Спасибо.
– Таков был уговор, – сказал Люазо.
– Да, – подтвердил я, – таков был уговор.
Теперь тело Дэтта отплыло на более глубокое место и еще сильнее запуталось в клубке пленок.
Мария спрятала пистолет, а может быть, выбросила – Люазо не смотрел на нее, его беспокоило тело Дэтта.
Я спросил:
– Это ваша «скорая помощь», Мария?
Она кивнула. Люазо слушал, но не оборачивался.
– Дурацкое место! Нашли, где ставить машину! Вам придется убрать ее. – Я повернулся к бельгийскому лейтенанту-десантнику: – Пусть она уберет машину.
Люазо кивнул.
– Как далеко убрать? – спросил офицер. Голова у него работала, как у Люазо.
Вероятно, Люазо прочел мои мысли, потому что усмехнулся и отдал распоряжение:
– Все в порядке, женщина может идти.
Лейтенант почувствовал облегчение, получив прямой приказ.
– Есть, сэр, – сказал он, отдавая честь Люазо, и направился к «скорой помощи».
Мария притронулась к руке Люазо.
– Я поеду к матери. Поеду к мальчику.
Люазо кивнул. Лицо Марии выглядело странно, потому что был накрашен только один глаз. Она улыбнулась и пошла вслед за офицером.
– Зачем вы это сделали? – спросил Люазо.
– Я не мог допустить, чтобы это сделали вы, – ответил я. – Вы бы никогда себе этого не простили.
Светало. Море сверкало, отражая сияние зари, и птицы начали подумывать о еде. Серебристые чайки летали вдоль берега в поисках моллюсков, оставленных приливом, а найдя, поднимали их высоко над дюнами и бросали на бетонные доты. Некоторые из моллюсков падали мимо, в песок, другие, ударяясь о древние сооружения, раскрывались, третьи, хотя и попадали на бетон, не раскалывались и тогда опять подбирались чайками, чтобы вновь и вновь быть сброшенными вниз. Верхняя часть дотов была усеяна крошечными осколками раковин, потому что в конце концов каждая из них разбивалась.
Дальше вдоль берега в дюнах бродил ежик. Он часто принюхивался, царапал бесцветную траву и, следя за игрой чаек, думал о том, что полетел бы выше и дальше, чем птицы, но не знал – как.
