Среди представителей Великого княжества Литовского совместную службу несли, например, смоленские бояре. Их вотчины располагались в пределах одной и той же территории. Очень вероятно, что среди оказавшихся в Москве лиц находились родственники, которые продолжали поддерживать отношения между собой, несмотря на географическую удаленность своих новых владений. Вокруг фигуры князя Михаила Глинского были объединены его сподвижники и слуги, перешедшие вместе с ним в 1508 г. к Василию III. Некоторые из них (князья Жижемские, например) впоследствии ощутили на себе перепады в настроении великого князя к этому влиятельному авантюристу. Для многих из них достигнутое высокое положение при литовском дворе не стало залогом дальнейших успехов. За пределом круга служилых князей (Бельские, Мстиславские, Глинские) только некоторым лицам удалось добиться успехов на служебном поприще. Ни одному из представителей «литвы дворовой», несмотря на родство Ивана IV c их бывшими «покровителями» Глинскими, не удалось войти в состав Боярской думы.
Сами эти группы, несмотря на отмеченные черты общности, во многих отношениях были обязаны своему появлению великокняжеской власти. Зачастую в их рядах были объединены не слишком тесно связанные друг с другом лица. Применительно к князьям Ярославским в рамках одной корпорации были объединены потомки старшей ветви и слабо связанные с ними князья Моложские. Не слишком котировались на литовской службе князья Мосальские. Много случайных лиц оказалось в составе «литвы дворовой». Среди них наряду с соратниками М. Л. Глинского, бывшими королевскими дворянами, было несколько литовских татар, крещеный еврей Я. И. Жидовинов (Новокрещенов). С другой стороны, не причислялись к «литве дворовой» некоторые явные потомки смоленских бояр. Возникновение этой группы пришлось на определенный период (очевидно, второе десятилетие XVI в., сразу после опалы М. Л. Глинского в 1514 г.). Большинство литовских выходцев, оказавшихся на московской службе до и после ее оформления, не причислялись к ней.
Для самих членов этих групп принадлежность к ним давала весьма спорные преимущества. В случае родовых княжеских корпораций ситуация была двоякой. С одной стороны, нахождение в них обеспечивало определенный, довольно высокий статус. Не случайно в середине XVI в. в их список добавлялись имена некоторых провинциальных детей боярских, имевших соответствующее княжеское происхождение, но в силу определенных причин (потеря вотчин в родовых центрах, утрата связей с родственниками) служивших в рядах территориальных объединений – служилых «городах». Как правило, они выделялись по своим служебным достижениям. Статус членов княжеских корпораций соответствовал, видимо, званию дворян московских из более поздней системы организации Государева двора. Соответственно, перевод на службу по княжеским спискам воспринимался как очевидное продвижение по лестнице чинов в придворной иерархии. В опале можно было лишиться не только боярства. Вместе с князем С. В. Звягой Ростовским в неудавшейся попытке бегства в Литву были замешаны его родственники «такие же палоумы» Лобановы и Приимковы, которые после этого события потеряли свои место в списке князей Ростовских.
С другой стороны, сложившиеся принципы выдвижения не всегда учитывали реальные достижения и возможности того или иного честолюбивого персонажа. Для них проще было добиваться высокого положения, надеясь на собственные заслуги и милость царя и великого князя. Как следствие, демонстративные разрывы со своими родственниками, проявлявшиеся в местнических столкновениях, и переход некоторых потенциальных лидеров (среди Оболенских – Ю. И. Кашин) в другие корпорации. Некоторые представители указанных княжеских родов также не спешили воспользоваться возможностью служить по одним спискам вместе со своими однородцами (князья Кубенские, Шестуновы). Последующие царские пожалования подтвердили эффективность такой стратегии. В этом случае принадлежность к родовым объединениям давала прямо противоположный результат и ставила вопрос о целесообразности их дальнейшего существования.
