Не слишком способствовало служебному продвижению и принадлежность к «литве дворовой». Шлейф изменничества тянулся за представителями этой группы с самого начала ее формирования под влиянием «измены» М. Л. Глинского, смоленских бояр, а также некоторых литовских вельмож (князь К. И. Острожский, Е. Дашкевич). Можно заметить, что это обстоятельство тормозило их карьерный рост. Некоторые родственники записанных среди «литвы» лиц служили в 1550-х гг. в составе «городов», что, скорее всего, объяснялось именно этим обстоятельством.
Наконец, в случае с боярами и детьми боярскими из Дмитровского княжества их нахождение в группе «князь Юрьевские Ивановича» не давало им возможность на равных с другими детьми боярскими участвовать в поместных раздачах. Эти раздачи производились, видимо, по более ранним спискам, и бывшие удельные «дворяне» выпадали из них.
При проведении ревизии служебной организации в середине XVI в. при таком раскладе дальнейшее существование перечисленных групп должно было подвергнуться пересмотру. С военной точки зрения в реалиях 1550-х гг. роль княжеских корпораций в организации пограничной службы также должна была вызывать очевидные вопросы со стороны центрального правительства, в распоряжении у которого к этому времени хватало менее требовательных исполнителей. Вряд ли существовавшая упомянутая «очередь» на получение думных чинов устраивала Ивана IV, весьма подозрительно относившегося к намекам на возможные ущемления своих властных полномочий. Попытка перевода князей Ярославских и Ростовских (вероятно, также Стародубских) в 1564 г. в недавно завоеванную Казанскую землю, где они могли бы в своеобразной форме вернуться к выполнению своих «прямых» обязанностей, закончилась неудачей, что в конечном итоге предопределило их участь. В годы опричнины княжеские корпорации, видимо, были распущены. Их последующее восстановление в конце 1570-х гг. имело уже кратковременный характер. В боярских списках второй половины 1580-х гг. они встречаются уже лишь в церемониальном значении, а вскоре и вовсе исчезают из источников. Потомки княжеских династий стали органичной частью служилых людей.
Быстро растворились в общей массе выходцы из уделов. Новые удельные княжества второй половины XVI в. имели слишком кратковременную историю. Не привела к появлению новых корпораций и опричнина. Бывшие опричники впоследствии беспрепятственно вошли в состав традиционной структуры Государева двора[582]. Представители «литвы дворовой» стали частью других корпораций.
Вполне вероятно, объединение ряда лиц в одни и те же группы было обусловлено соображениями делопроизводственной целесообразности для упрощения учета. Длительное бытование подобных списков в первой половине XVI столетия в значительной мере продлевало существование обособленных групп. Не исключено, что изначально их создание облегчало интеграцию «чужеродных элементов» в систему служебных отношений. Спустя несколько десятилетий в новых условиях уже утрачивался смысл выделения подобных групп в общей массе детей боярских, и их исчезновение было делом времени.
Дальнейшая история «особых» групп на московской службе была связана с наплывом иностранцев. После завоевания Казанского и Астраханского ханств здесь появилось большое число татар. В результате Ливонской войны образовалась колония «немцев»[583]. Значительно возросло и число переходов из Речи Посполитой. Соответственно, вставал вопрос организации их службы и учета, тем более что в 1570-х гг. из выезжих иноземцев часто формировались отдельные воинские подразделения. В 1572 г. в битве при Молодях участвовали отряды «наемных немцев», а также 9 человек «с Москвы немец». Части из них, «хто с поместья», предписывалось не выдавать провиант. Практика наделения поместьями выезжих немцев, в том числе и на территории опричниных уездов, хорошо известна по сочинениям Г. Штадена. Здесь же упоминается факт их записи в один смотренный список, вне зависимости от места нахождения их земель[584].
Примерно та же логика действовала для нововыезжих «панов» и «литвинов». В 1582 г. существовало несколько отдельных отрядов (более полутора сот человек), объединявших «выезжих литовских людей» во главе с собственными ротмистрами. Как и в случае с «литвой дворовой» более ранних десятилетий, двое этих ротмистров – М. Мизин Дмитриев и Т. Севрюцкой – были отмечены среди выборных дворян в качестве «литвы» по разным рубрикам: по Костроме и Дмитрову соответственно
