Начинал расцветать миндаль. Робер принес Мари-Лор сломанную узловатую веточку с пробивавшимися из бутонов цветами.
— Давай поставим ее в старый кувшин на подоконнике, — предложила она, поднимая глаза от молодого зеленого горошка, который чистила. — Приятно посмотреть, как они будут распускаться, каждый день понемножку.
Они улыбнулись друг другу, приветствуя весну и новую жизнь.
В этот день Робер делал «мадленки» к чаю. Осторожно он отмерил муку, сахар, соль. Делать маленькое печенье в форме ракушек было проще по сравнению со сдобным тестом, но Робер стремился к совершенству. Он вбил три больших свежих яйца в тесто и начал вливать полфунта растопленного масла.
— Ты уже выбрала вторые имена? — спросил он, разливая смесь по формочкам.
— Если это мальчик, он будет Александр Жозеф, Александр в честь моего папа, а Жозеф, — она заговорила сдержанным тоном, — ну, ты знаешь, в честь кого.
Робер пожал плечами и отошел, чтобы положить масло на место. Кто-то принес груду грязных горшков, и Мари-Лор достала из очага горячую воду. Проходивший мимо Жак сделал непристойный жест, указывая на живот Мари-Лор, и расхохотался, когда Робер погнал его прочь.
— А для девочки? — через некоторое время спросил он.
— Что? О, второе имя. Нет, если это девочка, она будет Софи, как мама. Но я еще не придумала второе имя.
— Придумаешь, — сказал он и протянул ей только что испеченную «мадленку». — Попробуй.
— М-м… — Печенье таяло на языке, легкое и сдобное одновременно, со слабым запахом лимона, отчего оно не казалось пресным. — Чудесно, Робер, — сказала она. — Само совершенство, ты будешь таким же мастером, как месье Коле.
Он покраснел.
— О нет, Мари-Лор.
— И ты очень хороший друг, — добавила она. Веселая искорка блеснула в ее глазах.
— Знаешь, если это девочка, я назову ее в честь тебя, чтобы вспоминать тебя таким, какой ты сейчас.
— Софи Роберта? — Это показалось ему неблагозвучным.
— Софи Мадлен, — с удовлетворением произнесла она. — Разве не красиво?
Он согласился, и Мари-Лор углубилась в свою работу с чувством удовлетворения. «Софи Мадлен или Александр Жозеф, — думала она, — ты будешь счастливым ребенком, ибо обязательно наследуешь таланты своего отца. А от своей матери — моим даром тебе будет стойкость и упорство. И верность в любви».
Наступил апрель, буйно зацвели вишневые деревья, громко запели птицы, установились ясные солнечные дни и теплые звездные ночи. И ни одного письма для Мари-Лор, кроме короткой записки от Жиля, в которой он смущенно сообщал, что Огюстен Риго женился на своей кузине Сюзанне из Нима.
После Пасхи герцог с герцогиней задумали целый ряд торжеств, чтобы вознаградить себя за воздержание во время поста. И неожиданно Мари-Лор почувствовала, что ей трудно справляться с работой. Она чувствовала себя разбухшей, огромной, сгибающейся под все возрастающим весом.
Одежда едва налезала на нее, несмотря на безобразные клинья, которые они с Луизой вставляли в платье. Даже туфли и чулки казались слишком тесными. Спина ужасно болела.
День сменялся другим. Скоро она уйдет отсюда, успокаивала себя Мари-Лор. В любой день. Она с трудом просыпалась по утрам, натягивала платье и совала голые ноги в деревянные башмаки, которые ей кто-то одолжил. Единственное, чем она могла управлять, были волосы, которые благодаря ее стараниям оставались красивыми и блестящими.
Она шепотом подбадривала себя и младенца. «Мы обойдемся без него, — упрямо повторяла она. — Он нам не нужен. Мы сами о себе позаботимся. У нас есть собственные деньги».
Она старалась не слишком часто пересчитывать свои сбережения. Но иногда эти семьдесят восемь ливров в маленьком мешочке были ее единственным утешением. И в одно прекрасное апрельское утро она поддалась искушению.
Вокруг никого не было, хотя она слышала, как Робер и месье Коле возятся в кладовке. Она успеет взглянуть на свой тайник до их возвращения. Мари-Лор вытащила кирпич и… ничего не увидела.
Она моргнула. Нет, совсем ничего, кроме нескольких соломинок. «Ладно, — сказала она себе, пытаясь сохранить спокойствие перед надвигающейся паникой, — не волнуйся, это не тот кирпич, вот и все».
