…Она задумчиво рассматривала шуршащих людей в стариковском углу и медленно жевала сухой поминальный пирожок. Потом ей что-то заботливо сказала пожилая родственница справа, Жанка тихо той ответила. Откусила еще раз. Застыла, нахмурила брови… И закричала. Глухо и громко.
Привычный в своей жизни ко многому Глеб первый раз видел, как внезапно умирает человек.
Жанка — тонкая в своих черных одеждах, жестко выгнулась лицом вниз.
Уперев хрупкие локти в стол по обе стороны от своей тарелки, она хрипела все громче и громче. Глеб метнулся к ней первый. Сильными движениями перемахивая через крайние скамейки, он грубо оттолкнул кого-то из причитающих теток.
Мгновения ему хватило, чтобы обнять Жанку сзади, сильно наклонить, почти сломать ее, тугую, напряженную, одной рукой сильно сжать пальцами ее щеки, продавить почти до самых зубов, другой рукой схватить за затылок и нагнуть над скатертью. Жанка уперлась ладонями в стол, медленно мычала, не вырывалась из рук Глеба, не дергалась, а просто закостенела…
Мелкие сухие кусочки и крошки выпадали из ее приоткрытого рта… Внезапно, звякнув, вместе с ними на чистую тарелку перед ней выпала копейка. Жанка в голос закричала, стараясь сильно выпрямиться и с отвращением оттолкнуться от стола, но при этом не отрывала безумного взгляда от близкой тарелки.
— Все, все, милая, перестань, все хорошо, нормально, я здесь, рядом… Успокойся, — Глеб Никитин тихо говорил, прижимаясь губами к ее затылку.
Словно куда-то не успевая, расталкивая всех, с зажигалками и сигаретными пачками в руках, подскочили от балкона к столам Данилов и Марек. Женщины начали успокаивать Жанку и одновременно оттаскивать ее от тарелки, она же, как будто что-то вспомнив, бешено кричала.
— Я же убью его! Я изувечу его, гада такого!..
Потом она билась в руках тетушек уже слабо, как бы по инерции; еще позже они все вместе про что-то глуховато заговорили в закрытой дальней комнате.
Глеб в полный рост встал за столом.
Рассерженный и решительный незнакомый мужчина был для большинства присутствующих гостей уже сам по себе зрелищем, и поэтому все взгляды сразу же обратились на него.
— Так, кто делал эти пироги? Я последний раз спрашиваю: какой дурак пек эти идиотские поминальники и кто положил в них монету?!..
За столами зашумели.
Кто-то посмел для начала пьяненько выкрикнуть: «А что тут такого! Уж и нельзя!..», соседи тут же зашикали на наглеца, остальные, прикрывая рты, активно зашептались.
Внезапно запричитала, разрыдалась дальняя седенькая старушка.
— Мой гостинец-то это, пирожки постные я пекла… Все продукты годные, мучку я сама просеяла, простите Христа ради, ежли что не так… У наших-то, у вятских, родителей, всегда было заведено денежку на сороковины в постную булочку запекать да на столы гостям и подавать… По обычаю это, не по умыслу, простите меня грешную…
Бабулька осела в слезах на стуле.
Так и не садясь за стол после случившегося, капитан Глеб через головы гостей крикнул Данилову, тащившему из кухни ковшик с водой:
— Чего-нибудь в холодильнике у тебя есть для компресса?! Лед? Минералка какая-нибудь в бутылке? Ну?!
— Дак там только пакет с клюквой мороженой, вот…
— Давай тащи его к Жанке! Быстро!
В поисках действий Глеб стремительно и зло огляделся.
Некоторые из мужиков вскочили, женщины перешептывались. Данилов передал ковшик и клюкву какой-то тетке, растерянно сел рядом с розовым ученым, зачем-то тронул того за руку… Галина смогла всего секунду выдержать взгляд Глеба и быстро отвела глаза. Не опуская на стол очередную рюмку, напротив него тяжело задышал Марек. Кто-то, воспользовавшись общей суетой, сразу вышел на балкон. Кто?
На почетном конце стола густобородый и уже порядком красноносый батюшка, не особо отвлекаясь на мирскую суету вокруг, продолжал настойчиво вещать про заветное своему ближнему соседу:
— Брат мой, осведомлен ли ты, что существуют два диаметрально противоположных подхода церковных властей к употреблению спиртных напитков при поминовении усопших?
Сам он был явно «за» употребление.
Белый старичок в креслице объяснял другому старичку, помоложе, почтительно сгорбившемуся рядом с ним:
