— Послушай, отстань от нее, — не дав Данке и слова произнести, тут же снова встряла Полина.
— Официант! — Игорь махнул головой и попросил три фужера мартини. — Да ладно тебе, Полька, не горячись.
— Я не горячусь. Только я ведь на тебя больше не работаю и своим временем имею право распоряжаться так, как хочу. Или нет?
— Имеешь. Но ведь мы с тобой друзья, разве не так?
— Не так, — не сдавалась Полина. — Говорю тебе, мы хотим вдвоем посидеть.
Но Игорь не отставал. Уже прилично выпив, стоял на своем, не совсем отчетливо представляя себе мотивы собственной настойчивости. И эта девица — такая странная, рыжая, молчаливая, а что-то в ней есть...
— Пошли, Данка, — Полина вытащила из кошелька несколько смятых купюр, бросила на стол, — давай руку. От него все равно просто так не отделаешься, а вечер уже испорчен. Давай руку.
Растерявшись, Данка не сразу нащупала в пустоте теплоту ее ладони. Рука дрогнула, заметалась в поисках опоры...
— Слушай, да ты... слепая? — услышала она вслед, но не обернулась и ничего не ответила.
А неделю спустя — поздним вечером, она была дома одна — в дверь раздался звонок. Незнакомый звонок, потому что Полина всегда звонила тремя короткими.
Когда-то навязчивой идеей Игоря была Полина. Но Полина свое отработала, теперь в борделе появилась новая блондинка — семнадцатилетняя Аннет, тонкая, изящная рижанка, с изумительным акцентом и прозрачными скандинавскими глазами.
— Послушай, я заплачу тебе любые деньги. Пять, семь тысяч долларов, сто, двести — сколько скажешь, Игорь. Ты же знаешь, у меня никогда с этим не было проблем. Но я хочу ее. Именно ее. Эту слепую, которая была в тот вечер в ресторане. Знаешь, у меня никогда не было слепой женщины.
Игорь сидел в салоне машины, откинувшись на спинку сиденья, курил тонкую изящную сигару. Его собеседник выстукивал длинными пальцами по стеклу барабанную дробь. На одном пальце плотно сидело толстое кольцо, усеянное мелкими камушками. Узковатые, к тому же еще прищуренные глаза смотрели пристально, излучая злую силу. Черный ободок густых, загнутых кверху девичьих ресниц окаймлял такой же черный зрачок, бледная кожа, заметно — выпирающие скулы и узкие, плотно сжатые губы. Белая наглаженная рубашка, тонкая золотая цепочка, запутавшаяся в густом волосяном покрове на груди, — в Москве его многие знали. Да что там в Москве — его знали чуть ли не по всей стране, во многих городах. Его визит в какой-нибудь, скажем, Саратов всегда предварялся звонком из мэрии в самую лучшую гостиницу. Освобождался люкс — вне зависимости от того, кто и сколько времени его занимал до того времени, как джип Сабира Мусаева припарковывался на гостиничной стоянке. Этим же звонком из мэрии заранее регулировались взаимоотношения владельца джипа с местными милиционерами. Ему было позволено абсолютно все.
Услугами Игоря — вернее, не самого Игоря, а его экзотичных девушек — Сабир пользовался давно и бесплатно. Бесплатно — в денежном отношении, но плата за услуги все же была, и достаточно высокая — покровительство. Сабир, уважаемый и известный по всей стране чеченец, вор в законе, был для Игоря настоящей каменной стеной. Только ему одному можно было пользоваться проститутками неограниченное время и в неограниченном количестве, только ему одному было позволено их бить, куражиться и даже, как выяснилось, убивать... И такое случилось однажды, когда Сабир был в плохом настроении и под приличной дозой. Отказывать Сабиру было нельзя.
И дело было не в деньгах — да черт бы с ними, с этими деньгами, Игорь бы и сам, если потребуется, доплатил, добавил, только бы она согласилась...
— Я хочу, чтобы она была в белом платье.
Начиная с этой минуты новой навязчивой идеей Игоря поневоле стала слепая девушка с длинными рыжими волосами и странным именем Даниэла.
— Послушай меня, девочка. Десять тысяч долларов — это не десять рублей, не десять тысяч рублей. Ты хотя бы приблизительно представляешь себе, что это за сумма?
— Я жалею, что впустила вас... Меня абсолютно не интересуют ваши деньги. Думаю, наш разговор окончен.
— Ну а что тебя интересует? Что, скажи? Может быть, ты хочешь... — Мысль мелькнула в сознании и показалась спасительной. — Может быть, тебе необходимо лечение? Ты хочешь восстановить зрение, ведь правда, хочешь?
