— Постой.
Что-то изменилось в голосе Полины, рука напряглась, и Данка сразу почувствовала это напряжение, как слабый разряд электрического тока.
— Что, Полина?
— Ничего... все, идем.
— Спасибо, доченька, здоровья тебе... — услышала вдруг Данка, но голос уже остался позади, Полина ничего не ответила, возможно, только кивнула головой. Шаг, еще один шаг — и вдруг Данка остановилась как вкопанная: что-то было не так. Голос был мучительно знакомым.
— Подожди... кто это был?
— Да не знаю... просто женщина.
— Какая женщина? Какая она? Во что одета?
— Да что с тобой, Данилка? — удивилась Полина. — Обычная женщина, нормально одета... Деньги просит на какую-то операцию... Что случилось? Ты...
— Полька! — почти закричала она, и та вздрогнула, сжала ее ладонь. — Вернись! Вернись, пожалуйста, обратно.
Полина застыла — но только на мгновение, а потом послушно, словно под гипнозом, уже не спрашивая ни о чем, развернулась и повела Данку к тому месту, где возле бетонной стены стояла Екатерина Андреевна — случайная попутчица, за короткое время дороги ставшая для Данки такой близкой.
— Даночка, я рада, что у тебя все в порядке... — Екатерина Андреевна смущенно улыбалась, мелкие морщинки вокруг глаз разбегались тонкими лучиками, но глаза не светились радостью, а голос дрожал. — А я вот...
— Да что случилось? Что произошло, Екатерина Андреевна, почему...
Та вздохнула, словно извиняясь, ответила:
— Я ведь тебя сразу признала — только не хотела... Не хотела всего этого. Чтоб ты узнала. Внучек-то мой... Лешенька... В честь Алексея назвали, супруга моего покойного... Почка ему нужна. Нездоровый родился. Сказали, долго не проживет, если... Вот я и...
Она замолчала, глотая подступившие слезы.
— Почка? Но как же... Как же так, ведь, кажется, все нормально было...
— Да они мне просто не говорили... Поэтому и не хотели, чтобы я ехала. Квартиры у них тут своей нету, в общежитии живут, продать нечего, а мой частный дом в нашей провинциальной глуши столько не стоит... Нет у меня другого выхода, Дана.
Последнюю фразу она произнесла уже как бы с вызовом, впервые подняв глаза на Полину. Но осуждения в них не увидела — не таким человеком была Полинка, чтобы кого-то осуждать, Екатерина Андреевна сразу это почувствовала, и глаза ее засветились уже мягким светом. А Данка стояла молча, вспоминая, представляя себе лицо Екатерины Андреевны — таким, каким могла представить, по голосу, по едва различимому запаху парного молока, — доброе, открытое, простое лицо.
— Полина, знаешь что... Ты отдай деньги — те, что на платье... Отдай.
И Полина тут же, а может быть, даже секундой раньше принялась быстро расстегивать молнию на сумке. Платье они так и не купили.
Торт, свечи, салаты в маленьких хрустальных вазочках, пышный букет цветов — Полина постаралась и результатами своего труда осталась довольна. Сама она выглядела прекрасно — впрочем, как обычно, потому что выглядеть прекрасно было для нее вполне естественным и обычным состоянием.
— Данка, ну прекрати ты мучиться, — жалобно проговорила Полина, осторожно закалывая последнюю шпильку на ее волосах, — ведь ничем не поможешь. Все, что могла, уже сделала. Сидишь, молчишь, нос повесила! Что ж теперь поделаешь... Даночка, видела бы ты, какая ты у меня красавица!
Полина чмокнула подругу в щеку, отстранилась, придирчиво осмотрела прическу, оставшись, видимо, довольной, снова прижалась щекой:
— Просто прелесть! И зачем ты раньше волосы красила?
— Дура была. Спасибо тебе, Полинка. Ты у меня и парикмахер, и повар, и нянька...
— Ну, по поводу няньки ты загнула. Ты у меня девочка вполне самостоятельная, и не возражай. Данка! Ну нельзя же так все близко к сердцу принимать, родная! У тебя сегодня день рождения!
— Да нет… Не обращай внимания. Все в порядке. Давай садиться. Подведи меня к столу.
— Первый тост — в твою честь, Данилка! — Полина разлила шампанское по бокалам. — За тебя, за то, чтоб ты всегда была красивой, счастливой... Ой!
Пена полилась через край — стол тут же покрылся белой пышной лужицей, светлая жидкость заструилась вниз, и Полина еле успела поймать ее ладонью, чтобы не испачкать платье.
