, я, не задумываясь, отвечу: да! Вне всяких сомнений! Но на практике, в запутанных, своеобразных отдельных случаях... хотя бы в этом... Вообразим на мгновение, что мне посчастливилось со всеми моими выходками. В результате погиб подлец, с исчезновением которого стал только чище воздух. Что тут плохого? Неудача в вашей работе следователя? Прокуратура, и милиция, и даже вы лично, Адамсон, пережили бы это сравнительно легко... И наоборот, что у нас налицо сейчас? В ситуации, которая создалась при торжестве принципа справедливости? Не будем говорить обо мне. А Белла? Сын ее и Зара? Мы еще не имеем возможности поставить диагноз, взвесить и измерить, насколько глубокую травму нанесет психике мальчика удар, который он получит... Нет уж, Адамсон, давайте кончать этот разговор! Вы же видите, в какой опасной степени все понятия у меня соскочили с петель... Так... Еще что? Я, двурушник и неудачник, уже готов, даже в квартире успел прибрать, собирался к вам... С повинной... Сознайтесь же вы, человек, уже научившийся ничему не удивляться, что вам и не снилось, какая блестящая победа ожидала вас здесь сегодня! Не стану уверять вас в том, что я желал вам этой победы, нет уж, не стану...
Вилис Дирик лежал на животе и смотрел на собаку. Собака ворчала и смотрела на Дирика. Они друг другу не доверяли. Дирик считал, что хорошо знает собак. Собака считала, что хорошо знает людей.
Дирик лез в сарай через широкую щель под дверью, а там оказалась собака. Дирик не боялся, что собака нападет, но она могла громко залаять и привлечь людей.
Он лежал и думал, что делать.
Всю ночь Дирик шел и ужасно устал; потом набрел на этот уединенный сарай и хотел укрыться в нем от мелкого, но такого нудного дождика — заморосило еще с рассвета, все пуще и пуще; да и поспать можно было бы там на соломе.
Вот глупость! Он валяется на земле, голова и плечи в сарае, а ноги торчат наружу, с кровли на них стекает вода; Дирик промок и озяб, так хотелось поскорей забраться в солому, отогреться. Эта собака... Навострив уши и ощетинившись, она лежала на мякине посреди сарая, скалила зубы и рычала. Дирика разобрала злость: застрелил бы проклятого пса, да хутора уже очень близко. И он внимательно наблюдал за нежданным противником, разрушавшим все его планы.
Собака была большая, похожая на волка, рыжевато-серая, на спине шерсть потемнее. Глаза зеленовато мерцали. Выглядела она неважно — хребет выпирал, шерсть свалялась. Увидев человека, собака не стала громко лаять, только угрожающе, глухо заворчала, и Дирик решил, что она не была законным сторожем сарая, а скорее всего бродягой, укрывшимся в сарае от ненастья, таким же бродягой, как Дирик. Понятное дело, бродяга не хотел уступать свое место другому бродяге! У Дирика мало-помалу улеглась злость, он почувствовал нечто вроде симпатии к животному. «Только дураки не дерутся за свои права, за место под солнцем, — подумал Дирик, — а этот пес, видать, не дурак. Во как зубы оскалил!» Кто-кто, а Дирик знал, на что способны такие зубы... Толковый пес!
— Эй пес ну-ка спрячь зубы, не будь нахалюгой! — вполголоса заговорил Дирик. — Заключим перемирие я тебе ничего плохого не сделаю, и ты брось зря шуметь. Мне тоже не сладко приходится, понял? Так что давай с тобой друг за дружку держаться. Ну пес, пес, ты же умный пес...
Собака не переставала ворчать, правда уже не так злобно.
Дирик вспомнил, что в мешке у него есть хлеб и мясо, но, лежа тут под дверью, он не мог повернуться, достать что-нибудь. Осторожно, не сводя глаз с собаки, Дирик отполз назад — ведь собаки не любят, когда от них удаляются слишком поспешно; вылез совсем, отломил хлеб и опять пополз под дверь. Собака смолкла, подняла уши и смотрела на человека еще внимательнее, наверно учуяв запах еды.
Дирик бросил ей хлеб. Не промедлив и мгновения, собака поймала его и проглотила не жуя. И сразу же стала давиться — ну ясно: пес-бродяга изголодался вконец, с первого куска судорога его корчит! Неожиданно отказавшись от борьбы, собака, шатаясь, побрела в дальний угол сарая, продолжая давиться и повизгивая от боли.