- Бей его, гада, бей! - не вытерпев, закричал Колька Чернов.
Но самолет неожиданно скрылся в темноте.
- Ну, уж не смогли, - грустно упрекнул Витька зенитчиков и, обиженный, упал на солому, но тут же вскочил.
Сбоку от лучей прожекторов в темном небе вдруг что-то ярко вспыхнуло.
- Горит! - закричали разом несколько голосов.
Я зачем-то метнулся вперед. С кем-то столкнулся и, отлетев в сторону, ткнулся головой в колкую солому, да так и застыл.
Подбитый немецкий самолет, пылая огнем, кидаясь то вверх, то вниз, с пронзительным воем мчался прямо на нас. Съежившись, я невольно закрыл глаза.
Где-то далеко в стороне раздался взрыв.
Я вскочил и бросился бежать, но, услышав позади себя хохот, опомнился и остановился, осмотрелся.
Кругом по-прежнему было темно и тихо. Как будто ничего не случилось.
Недоумевая и негодуя на себя, я тревожно стоял на месте, не зная, что делать.
Где-то далеко замычала корова.
Послышался голос Витьки.
- Вовка, пошли домой! - кричал он.
Я не отозвался.
Витька свистнул и крикнул еще громче.
- Идем, - ответил ему Колька Чернов. - Он с перепугу так пустился, что, наверно, давно дома.
Кто-то засмеялся.
- А ты не испугался? - защищая меня, спросил Витька.
- А то испугался.
- А то нет... Какой храбрец нашелся. Когда с тужиловскими на реке разодрались - кто первый убежал? Ты. А Вовка остался.
- Тоже мне... не испугался.
Голоса удалились.
Витька снова свистел и звал меня, но я медленно, молча шел сзади.
На сердце у меня было нехорошо, тяжело.
Я слышал, как учитель, постукивая клюшкой, что-то рассказывал. Все смеялись, а у меня на глаза навертывались слезы.
Никем не замеченный, я возвратился домой и забрался в постель. Спал плохо. Утром проснулся с больной головой и, отказавшись от завтрака, отправился в школу.
Как обычно, зашел за Витькой.
В деревне в этот день был митинг.
Приехавший из района представитель говорил, чтобы колхозники были внимательны, осторожны и всяких подозрительных людей отсылали в район.
Оказывается, летчик сбитого вчера немецкого самолета спасся и скрылся в лесу. Для меня это известие оказалось настоящим бедствием. Ребята смеялись над моей трусостью и кричали:
- Эй, Вовка, летчика-то поймал?
Я злился.
Я не считал себя трусом и всячески пытался показать свою храбрость. Лез без причины в драку, колотил малышей, которые смеялись надо мной, и терпеливо сносил за это щелчки от взрослых.
Но все было напрасно. Чем больше я злился, чем больше дрался, доказывая свою смелость, тем больше надо мной смеялись и называли трусом.
ГЛАВА 8
Наконец я устал отбиваться от насмешливых выкриков, перестал обращать на них внимание и скоро про мою трусость стали забывать.
Я по-прежнему спокойно ходил в школу.
Учителей не хватало. Некоторые уроки срывались, и мы занимались под руководством старосты класса или дежурного и, конечно, делали кто что хотел: кидались бумагой, рассказывали сказки, читали газеты или играли в жмурки.
Иногда такие уроки заменялись физкультурой. Но скоро физкультуру из школьного расписания вычеркнули и ввели военную подготовку. Учителем прислали высоченного, худощавого, раненного в руку офицера. Он привез с собой настоящий пулемет, автомат, несколько боевых винтовок и многое множество черных деревянных гранат.
Этому мы обрадовались. И правда - что физкультура? Бегай, прыгай развивайся. Мы и так развиваемся дома. Пилим дрова, носим воду, катаемся на коньках. А когда проспим, несемся на занятия так, что все внутренности в животе чуть не отрываются. Вот тебе и физкультура. А военное дело другое.
Но скоро мы и в военном деле разочаровались. Военрук, вместо того чтобы учить нас воевать, заставлял вертеться направо, налево, шагать и ползать на животе.
Такая война нам не особенно нравилась.
Но военрук Василий Петрович был все-таки хороший. Он понимал наши желания и много рассказывал нам не по уроку, а о настоящей войне, о настоящих фрицах и все успокаивал:
- Погодите, дойдем и мы до настоящего учения.
И мы терпеливо ждали.
А время шло. Наступили осенние холода. Газеты приносили с фронта тревожные вести.
Немцы подходили к Москве.
