— Мой отец никогда не просил милостыню и не позволял себя унижать, — закончил коммерсант.
— Я вижу, ваш отец был человеком таким же достойным, как и вы сами, дон Фелисито. Клянусь, я никогда не попросил бы вас его предавать, — заверил капитан. — Я прошу только о трюке, об обмане: просто поместите в «Эль Тьемпо» нужное им объявление. Они подумают, что вы сломались, и отпустят Мабель. Вот что сейчас важнее всего. Шантажисты выйдут из тени, и мы сможем принять бой.
В конце концов дон Фелисито уступил. Вдвоем с капитаном Сильвой они сочинили текст, который должен был появиться в газете на следующий день:
БЛАГОДАРНОСТЬ МНОГОСТРАДАЛЬНОМУ СПАСИТЕЛЮ АЙЯБАКСКОМУ
Благодарю всей душой Многострадального Спасителя Айябакского, который, в бесконечной своей милости, даровал мне чудо, о котором я просил. Эту благодарность я сохраню навсегда и всегда буду готов следовать по путям, кои Его великая премудрость и милосердие пожелают мне указать.
Благочестивый прихожанин
В эти дни, когда тянулось ожидание ответного шага со стороны мафиози, Литума получил весточку от братьев Леон. Им удалось уговорить Риту, супругу Обезьяна, отпустить его из дому вечером, так что вместо обеда в субботу устроился дружеский ужин. Они встретились в китайском ресторанчике неподалеку от Лурдской обители. Сержант оставил свою форму в пансионе супругов Каланча и явился на ужин как штатский человек, в своей единственной тройке. Накануне Литума отнес костюм в прачечную — почистить и отгладить. Галстука надевать не стал, зато купил себе на распродаже новую рубашку. Заплатил уличному мальчишке, чтобы тот надраил его ботинки, а перед самой встречей с двоюродными братьями принял душ в городской бане.
Узнать Обезьяна оказалось сложнее, чем Хосе. Вот уж кто и вправду переменился. И не только внешне, хотя Обезьян порядком растолстел по сравнению с юными годами, волос осталось мало, под глазами залегли сизые тени, на висках, вокруг рта и на шее скопились морщинки. Одет он был в элегантный костюм спортивного стиля и мокасины, как у белого. Одна цепочка украшала его шею, другая — запястье. Но больше всего изменились манеры: перед Литумой предстал спокойный, уверенный в себе человек, открывший главный секрет существования и способный ладить со всеми на свете. Не осталось ни следа от шутовства и обезьянничанья, которыми он отличался в детстве, за которые и получил свое прозвище.
Обезьян обнял двоюродного брата:
— Как чу́дно снова встретиться с тобой, Литума!
— Нам не хватает разве что спеть гимн непобедимых, — рассмеялся Хосе. И, подозвав официанта-китайца, заказал на всех холодного пива из Куско.
Поначалу разговор шел непросто, вымученно: разбор общих воспоминаний скоро начал перемежаться долгими паузами, натянутыми улыбками и беспокойными взглядами. Много воды утекло, каждый из троих жил теперь своей жизнью, и трудно было воскресить былое дружество. Литума ерзал на своем стуле и думал о том, не лучше ли было обойтись без такой вот встречи. Он вспоминал Бонифацию, вспоминал Хосефино, и сердце его сжималось. Однако же, по мере того, как пустели бутылки, сопровождавшие и блюда с рисом по-перуански, и полоски лапши, и супчик вантан, и фаршированные креветки, кровь у непобедимых начинала бурлить, языки развязывались. Теперь они чувствовали себя уверенно и комфортно. Хосе и Обезьян рассказывали анекдоты, Литума упрашивал двоюродного брата показать какую-нибудь пародию из тех, которыми он был знаменит в юности. Например, на отца Гарсию из их церкви Богоматери дель Кармен, что стояла на площади Мерино. Обезьян сначала заартачился, но вскоре оттаял и принялся проповедовать и сыпать библейскими проклятиями, как делал когда-то старый испанский священник — филателист и задира; о нем еще ходила легенда, что однажды он с толпой прихожанок спалил самый первый пьюранский бордель — тот, что стоял прямо на берегу неподалеку от Катакаоса, а заправлял там отец Чунги-Чунгиты. Бедный падре Гарсия! Как же отравляли ему жизнь непобедимые, носившиеся по улицам с криками: «Поджигатель! Поджигатель!» Они превратили последние годы старого склочника в крестную муку. Сам отец Гарсия, стоило ему встретиться с непобедимыми, тоже принимался их чихвостить: «Бездельники! Пьянчуги! Дегенераты!» Уй как смешно! Как весело жилось им в те времена, которые, как поется в танго, ушли и не вернутся.
