Спасением стал собственный благотворительный фонд под прямым управлением Александры.
— Герр Хорст, — не слишком вежливо прервала мою задумчивость Маша. — Так зачем?
— Взрослые должны сами отвечать за свои поступки, — попробовал отшутиться я. — А дети… советским детям можно помочь.
— Только советским?
— Им тяжелее всего.
— Почему? — нахмурилась Маша.
— Вашей стране нужен не коммунизм, а образование!
— Неправда! СССР вкладывает огромные средства в школы и университеты!
— Попы тоже церкви для прихожан строят, — пошел на обострение я. — Так и большевики, сперва строят школы, а затем насаждают в юные доверчивые умы марксистскую лженауку. И этого еще мало, — продолжил я перечислять популярные страшилки, не обращая внимания на выражение Машиного лица. — В ваших учебных заведениях слабая, не соответствующая современному развитию техники материальная база. Под прикрытием идеологических лозунгов проводится политика ограничения доступа к новейшим достижениям европейской и американской науки. А еще, и это, пожалуй, самое страшное на сегодня – штаты преподавателей закрыты квалифицированными кадрами едва ли четверть!
— Да как, как вы можете так говорить! — задохнулась от возмущения Маша. — Чтоб вы знали, счастье советской молодежи состоит в том, что она, будучи избавлена от физического закабаления, не знает и закабаления духовного. Материалистическая наука фундаментирует ее взгляды…[273]
— Маша, вы же очень умная девушка, зачем вы говорите не своими словами, а глупыми штампами газетных передовиц?
— Вы, вы…
В ответ я демонстративно отвернулся к окну.
На самом деле советское образование далеко не так ужасно, как я пытаюсь его представить. Пусть оно не самое лучшее в мире, однако сырцовский всеобуч, без сомнений, прочно сидит в первой мировой десятке.[274] С институтами и университетами дела обстоят заметно хуже, впрочем, и тут не "кошмар-кошмар-кошмар". Единственный серьезный недостаток системы – безжалостная трамбовка мозгов в духе марксизма-ленинизма. И то, назвать это страшной бедой прямо сейчас нельзя: матерям, отцам и большей части педагогов мозги промыть не успели; дети, по крайней мере этого поколения, связь с реальностью не потеряют.
Есть лишь один неприятный нюанс: если все так неплохо, то как объяснить мое и стремление помогать именно советским, а не немецким, румынским или китайским детям?
Несмотря на все мои старания, молчание Маши не продлилось и пяти минут. Любопытство, или, что гораздо вернее, задание любимого наркома, пересилило обиду:
— За прошлые три года вы обеспечили великолепной техникой и учебными материалами двести сорок три школьных кабинета электротехники. Почему, почему именно электротехника?!
— "Quantum Fund" охотно бы профинансировал кружки изучения реальной истории вэкэпэбэ, — брезгливо поморщился я. — Не двести сорок три, а двадцать три тысячи. Да разве такое позволят? Вот на что радиодело нужный советскому хозяйству предмет, и то запретили. Там, — я выразительно ткнул пальцем вверх, в металл крыши автомобиля, лишенный ради экономии кожаной мерседесовской обивки, — прямо сказали, нечего поважать контру, ночи напролет слушающую "Российский национальный фронт" фашиста Ларионова.
— Так вы правда надеетесь внести сумятицу в мировоззрение школьников!
Молодец Маша! Сама, разве что с небольшой подсказкой, сумела вскрыть суть "мягкой силы", или второй слой маскировки, призванный скрыть необъяснимую симпатию немецкого мультимиллионера к России нового мира.
— Люблю делать простые добрые гадости, — подтвердил я Машину догадку. — Истина познается в сравнении. Даже у самого твердого ленинца появятся неудобные вопросы, если подаренная буржуями техника, на которой учился в школе, на порядок лучше заводской.[275]
— Вы настоящий антикоммунист!
— Да, и горжусь этим. Наш фонд ненавидят в чека и Политбюро, нам регулярно срывают договора, то и дело отказывают в визах нашим инспекторам. Партактивисты на местах стыдливо сдирают шильдики, вымарывают из учебных пособий "вражеские" названия. Да вот беда, никак не находится иных дураков, готовых регулярно дарить вашей стране оборудование на суммы с квадратными нулями.
