— Можно взять? — спросил я Лилли.
Она кивнула.
— Это грязь. Я не хочу к ней прикасаться.
Мы оставили Лилли с чашкой чая и надеждой, сравнимой с каплей сока, которую можно было выжать из лежавшей на блюдце дольки лимона.
Спускаясь с крыльца, Саша сказала:
— Бобби, как можно скорее привези сюда Дженну Уинг.
Я отдал ему набросок вороны.
— Покажи это ей. Спроси, не помнит ли она случая, когда Луис… ну, что-нибудь, что могло бы объяснить рисунок.
Пока мы шли через двор, Саша держала меня за руку.
Бобби спросил ее:
— Кто крутит музыку в твое отсутствие?
— Меня прикрывает Доги Сассман, — ответила она.
— Мистер «Харлей-Дэвидсон», человек-гора, секс-машина, — сказал Бобби, ведя нас по кирпичной дорожке к гаражу. — Что он предпочитает? «Хэви метал», от которого гудит в голове?
— Вальсы, — ответила Саша. — Фокстроты, танго, румбы, ча-ча-ча. Я предупредила, чтобы он ставил только приготовленную мной окрошку, иначе это была бы сплошная танцевальная музыка. Он любит бальные танцы.
Бобби, уже взявшийся за калитку, остановился, обернулся и недоверчиво посмотрел на Сашу. Потом он повернулся ко мне:
— Ты знал это?
— Нет.
— Бальные танцы?
— Он выиграл несколько призов, — сказала Саша.
— Доги? Он же здоровенный, как «Фольксваген».
— Старый или новый? — спросил я.
— Новый, — ответил Бобби.
— Он здоровенный, но очень изящный, — сказала Саша.
— У него хороший радиус поворота, — сказал я Бобби.
То, что сближало нас, произошло снова. Слов не требовалось; достаточно было ритма, соблюдения заведенного ритуала, общего настроения или какого-нибудь пустяка, чтобы мы опять ощутили себя единым целым. Можно справиться со всем, включая конец света, если рядом друзья, которые чувствуют то же, что и ты.
Бобби сказал:
— Я думал, Доги ошивается в барах для мотоциклистов, а не в танцевальных залах.
— Он ходит в бары для мотоциклистов два раза в неделю для развлечения, — ответила Саша. — Но не для того, чтобы покрасоваться там.
— Для развлечения? — переспросил Бобби.
— Он обожает подраться, — объяснила Саша.
— А кто этого не обожает? — пробормотал я.
Когда мы вышли в переулок, Бобби промолвил:
— Этот малый отличный радиоинженер, правит «Харлеем», как будто выехал на нем из материнской утробы, встречается с красотками, которые могут заставить почувствовать себя устрицей даже «мисс Вселенную», для развлечения дерется с пьяными психами, берет призы в бальных танцах… Именно о таком брате мы мечтали, когда думали о возвращении в Уиверн.
— Ага, — буркнул я. — Ума не могу приложить, что будем делать, если нас пригласят на соревнования по танго.
— Точно. — Повернувшись к Саше, Бобби спросил: — Он согласится?
Она кивнула.
— Думаю, Доги согласится на что угодно.
Я ожидал встретить у гаража патрульную машину или неприметный седан с невозмутимыми стражами порядка, но переулок был пуст.
Небо над восточными холмами окрасилось в бледно-серый цвет. Листья эвкалиптов, росших на краю оврага, тихо шептали, что надо торопиться домой, пока не настало утро.
— Кроме того, он татуирован с ног до головы, — вспомнил я.
— Ага, — отозвался Бобби. — Татуировок у него больше, чем у пьяного матроса с четырьмя матерями и десятью женами.
Я сказал Саше:
— Если попадешь во враждебную среду, а рядом окажется здоровенный малый, покрытый татуировкой, волей-неволей захочешь, чтобы он был на твоей стороне.
— Это основной закон выживания, — согласился Бобби.
— Он описан в каждом учебнике биологии, — сказал я.
— И в Библии, — отозвался Бобби.
— В книге Левит, — сказал я.
— В Исходе тоже, — добавил Бобби. — И во Второзаконии.
Тут мой друг, увидевший какое-то движение и блеск глаз, вскинул ружье, я выхватил из кобуры «глок», Саша вынула револьвер, и мы развернулись в сторону приближавшейся угрозы, образовав группу махровых бандитов-параноиков. Для полноты картины нам не хватало только флага времен борьбы за независимость, на котором красовались бы свернувшаяся кольцом змея и слова «Не наступай на меня».
С восточного конца переулка к нам бесшумно приближалась стая койотов. Звери передвигались между стволами эвкалиптов, выходя из оврага и минуя полосу, заросшую густой травой и кустами чертополоха.
