— Когда я увидел ворону, то понял, что я избран, — сказал Рандольф. — Это было мое предназначение. Теперь я его выполнил.
И снова страшный треск рвущегося металла пронзил рокот призрачного поезда.
— Сорок четыре года назад, — сказал я, — ты вырезал ворону на Вороньем холме.
— В ту ночь я пришел домой, впервые с рождения почувствовав себя живым, и сделал то, что хотел сделать всегда. Вышиб отцу мозги. — Он сказал это со спокойной гордостью, как будто говорил о большом достижении. — Разрубил мать на куски. С этого началась моя настоящая жизнь.
Доги по очереди выводил детей в тоннель, где их ожидали Саша и Рузвельт.
— Сколько лет, сколько упорной работы, — со вздохом сказал Рандольф, как будто он был пенсионером, уходящим на заслуженный отдых. — Сколько исследовано, изучено, передумано. Сколько борьбы и самоограничения…
По одному убитому каждые двенадцать месяцев.
— А когда все было построено, когда до успеха было рукой подать, эти трусы в Вашингтоне испугались того, что увидели на видеозаписи зондов-автоматов.
— И что они увидели?
Вместо ответа он сказал:
— Они собирались прикрыть нас. Дэл Стюарт уже тогда был готов перекрыть мне кислород.
Теперь я знал, почему Аарон и Энсон Стюарты оказались в этой комнате. Очевидно, и другие ребятишки, украденные и убитые в разных районах страны, приходились детьми и внуками людям, которые имели отношение к проекту «Загадочный поезд» и чем-то насолили этому человеку.
— А потом вырвался наружу этот клоп твоей матери, — сказал Рандольф, — и они захотели узнать, что им несет будущее, если оно есть вообще.
— Красное небо? — спросил я. — Странные деревья?
— Это не будущее. Это… боковая ветка.
Краем глаза я заметил, что медь вспучилась.
Я в ужасе обернулся туда, где вогнутое стало выпуклым, однако там не было никаких следов деформации.
— Но сейчас след проложен, — значительно сказал Рандольф. — И никто не сможет его стереть. В границе пробита брешь. Путь открыт.
— Путь куда?
— Увидишь. Мы все скоро увидим, — сказал он с уверенностью, которая привела меня в замешательство. — Поезд уже вышел со станции.
Венди была четвертой и последней из детей, прошедших через заслонку. За ней последовал Орсон, все еще слегка прихрамывавший.
Доги махнул мне рукой, и я поднялся.
Светло-зеленый глаз остановился на мне, и Рандольф кровожадно оскалился, обнажив зубы.
— Время прошедшее, время настоящее, время будущее, но самое главное… время побочное. Другая сторона — единственное место, куда мне всегда хотелось попасть, и твоя мать дала мне этот шанс.
— Но где эта другая сторона? — с досадой спросил я, чувствуя, что здание дрожит.
— Моя судьба, — загадочно ответил он.
Саша вскрикнула. Ее голос был полон такой тревоги, что у меня дрогнуло и забилось сердце.
Доги с ужасом посмотрел в тоннель и закричал:
— Крис! Захвати стул!
Когда я схватил один из валявшихся на полу складных стульев и ружье, Джон Джозеф Рандольф сказал:
— Станции на пути — это и есть боковая ветка. Мы всегда знали это. Знали, но не хотели верить.
Понимая, что в этих странных словах скрывается какая-то правда, я хотел дослушать их и выяснить все до конца, но оставаться здесь дальше было равносильно самоубийству.
Когда я присоединился к Доги, полуоткрытая заслонка, служившая дверью, начала закрываться.
Доги выругался, схватил заслонку, напряг все свои силы так, что вздулись жилы на шее, и медленно вдавил стальной диск обратно в стену.
— Давай! — крикнул он.
Я из той породы людей, которые всегда слушаются хороших советов, а потому пулей проскочил мимо короля мамбы и во все лопатки побежал по пятиметровому тоннелю между двумя заслонками.
Над громом и завыванием, похожим на рев последней бури перед Судным днем, слышался крик Джона Джозефа Рандольфа, в котором звучал не ужас, а радость и страстная убежденность:
— Я верую! Верую!
Саша, дети, Мангоджерри и Орсон уже прошли в следующую секцию тоннеля за внешней дверью.
В бреши стоял Рузвельт, не давая заслонке отрезать нас с Доги от остальных. Я слышал, как рычит мотор в стене, пытаясь закрыть проход.
Всунув в щель над головой Рузвельта металлический складной стул, я зафиксировал заслонку.
