Пакстон
Гибсон остановился, как бы собираясь с духом для подъема на сцену, где стоял Пакстон. Между ними на восьми ступеньках сейчас никого не было. Все толпились за Гибсоном, предоставив ему возможность подняться первым. Пакстон должен был встретить Гибсона на сцене.
Пакстону вдруг вспомнился первый его день в должности главного исполнительного директора «Идеального яйца». Он заполнял кучу бумаг для получения патента, для функционирования предприятия, сидел за столом, он был один, он боялся, но он был свободен. Ему не надо было больше просыпаться в шесть пятнадцать утра, ехать полтора часа, чтобы целый день ходить по тюремным коридорам под крики, рыдания и зубовный скрежет заключенных.
Гибсон занес ногу над первой ступенькой и опустил голову, сосредоточился. Кто-то протянул руку, желая ему помочь, – Пакстон не видел, чья это рука, но Гибсон оттолкнул ее.
При изготовлении первого «Идеального яйца», официально предназначенного для продажи, трехмерный принтер сломался. Пробные яйца получались хорошо, но Пакстон поменял калибровку, и принтер вдруг остановился, обработав треть пластиковой заготовки так, что получилась лишь верхушка яйцеобразного контейнера. В этот момент Пакстон понял, что совершил ошибку.
Гибсон уже находился на середине лестницы. Самый могущественный человек в мире. Руки у него дрожали. Стоя рядом, Пакстон видел желтоватый оттенок кожи Уэллса. Шею, тыльные стороны кистей рук и неприкрытые одеждой предплечья покрывали коричневые пятна.
Пакстон почувствовал судорожное подергивание в ногах. Хотелось убежать. Хотелось ударить ногой и спустить Гибсона с лестницы. Хотелось схватить его, встряхнуть и спросить:
«Знаешь ли ты, кто я? Видишь меня?»
Гибсон, тяжело дыша, поднялся на сцену, выдохнул и опустил голову. Пакстон сделал шаг назад, уступая Уэллсу дорогу, и тут Гибсон взглянул на него. У него были глаза молодого человека. В них, помимо всего прочего, была жизнь. Энергия. Так вы смотрите на человека, видите беспрестанно вращающиеся колеса и думаете, когда же они останавливаются.
Гибсон улыбнулся, кивнул и сказал:
– И как же вас зовут, молодой человек? – И протянул свою узловатую руку.
Пакстон схватил ее. Непроизвольный рефлекс. Вежливость. Они пожали друг другу руки, ладонь Гибсона была холодной и влажной.
– Пакстон… сэр.
– Пожалуйста, Пакстон, зови меня Гибсоном. Скажи, как тебе нравится работа в Облаке.
– Я… – На мгновение сердце в груди Пакстона остановилось. Он сознавал это. Оно действительно остановилось. Но затем забилось снова. Он попытался сказать то, что намеревался, но слова застряли в горле.
Наконец Пакстон вымолвил:
– Мне здесь нравится, сэр.
– Молодец, – сказал Гибсон, кивая. Он обошел Пакстона и направился к микрофону. Приветственные крики толпы слились в рев, подобный реву водопада, и рядом с Пакстоном появилась Дакота, прижалась к нему, и он ощутил ухом ее горячее дыхание.
– Не могу поверить, он пожал тебе руку! – едва слышно прокричала она.
Пакстон стоял, глядя на свои ботинки. Замер на месте. Замер во времени. Крик в его голове был громче крика толпы.
Цинния
Цинния вышла из трамвая, ходившего между тремя зданиями, где осуществлялось преобразование, и вошла в здание, где преобразовывалась энергия. Она по-прежнему старалась не думать об Облачных Бургерах, как, вероятно, не сможет думать о них до конца жизни.
Пол вестибюля, как и в других зданиях Облака, был из полированного бетона. Настенные экраны показывали рекламу и свидетельства клиентов Облака. Отсюда начинались коридоры, ведущие вглубь здания.
Здесь никого не было.
Большинство помещений, в которых за сегодняшний день успела побывать Цинния, были безлюдны, но здесь это безлюдье ощущалось как-то особо. Что-то в нем было. Она не могла понять, что именно. Возможно, это имело отношение к тому, что она наконец оказалась здесь, над бездной.
В дальнем конце помещения стоял небольшой столик, за ним сидела привлекательная молодая женщина в голубой рубашке, с волосами, собранными на затылке в округлую массу, называемую в народе «вошкин домик», и в очках с толстой красной оправой. Женщина читала книжку в бумажной обложке.
