— Оставайся на обед, — предложила она. — Неважно, если ты немного опоздаешь. У меня есть для тебя хороший обед.
— Спасибо, миссис Друд, — сказал Джиб.
Оттолкнувшись от плота, он заскользил дальше по извилистому каналу. Чернохвостые ласточки кружились над ним, расчерчивая воздух у него над головой, и столь же резво уносились к далеким зарослям.
Он пристал там, где берег круто поднимался над болотом. Огромные деревья, примостившиеся на краю болотистых земель, простирали свои могучие ветви над травой и водой, закрывая их густой тенью. Величественный дуб рос так близко к воде, что она постоянно смывала землю, которой были прикрыты его корни, и они торчали из берега, как гигантские пальцы.
Джиб привязал лодку к одному из таких корней, выкинул на сушу свои свертки и старый топор, а затем сам вскарабкался на берег. Взвалив груз на плечи, он двинулся по еле заметному следу, который вел в долину между двумя холмами. Добравшись до утоптанной тропы, свернул на нее и пошел по пути, проложенному почтовыми караванами, которые время от времени проходили здесь, останавливаясь иногда для торговли с гномами.
Над болотами уже стоял птичий гомон, но по мере того, как Джиб углублялся в лес, его обступала глубокая тишина. Над головой шелестела листва, порой слышался глухой удар упавшего на землю желудя. Когда солнце еще только всходило, белки встречали Джиба шумным тарахтеньем, но теперь они затихли, занятые заготовкой запасов на зиму, и Джиб видел, как они стрелами мелькают среди ветвей.
Подъем был крут, и Джиб остановился передохнуть, прислонившись к обросшему мхом валуну.
“Не люблю я леса”, — подумал он. Оказываясь в лесу даже на короткое время, Джиб сразу же начинал тосковать по болотам. В лесе была угрюмость, а болота были открыты. На болотах каждый знал, что он собой представляет, а здесь ты чувствовал себя потерянным и смущенным.
Снивли, гном, сказал:
— Значит, ты пришел за своим топором.
— Если он готов, — ответил Джиб.
— Еще как готов, — пробурчал Снивли. — Он был готов еще вчера, но заходи и садись. Взбираться сюда не просто даже для такого молодого, как ты.
Вход в пещеру был на склоне холма, а ниже ее зева тянулся глубокий разлом, заваленный кучами земли и шлака; об их происхождении говорили следы колес тележек, с которых сваливали здесь отходы из шахтных стволов. Отвалы были такими старыми, что на покатых склонах куч земли и шлака выросли вполне внушительные деревья, и кроны некоторых из них дотягивались даже до другой стороны разлома. Во тьме пещеры, врезанной глубоко в склон холма, полыхали горны, в которых плавился металл, и были слышны гулкие удары молотов.
Снивли направился в пещерку поменьше, которая прямым ходом соединялась с основной.
— Вот здесь, — сказал он, — мы можем посидеть в мире и покое и отдохнуть от этого гула. И более того — здесь мы не попадем под колеса тележек.
Джиб положил один из свертков на полку, протянувшуюся вдоль стены пещеры.
— Копченая рыба, — сказал он, — и еще кое-что. Другой сверток для отшельника.
— Я уже несколько лет не видел его, — промолвил Снивли. — Бери стул. Я только недавно обтянул его новой шкурой. Он очень удобный.
Джиб сел на предложенный стул, а гном расположился на другом, повернув его так, чтобы оказаться лицом к гостю.
— В сущности, — продолжал он, — я видел отшельника только один раз. Соседский визит, так я считаю. Я принес ему в подарок парочку прекрасных серебряных подсвечников. И больше не ходил туда. Боюсь, что смутил его. Мне как-то неловко рядом с ним. Конечно, он ничего не сказал…
— Он никогда не сделал бы ничего подобного, — заметил Джиб. — Он очень вежлив.
— Мне не следовало являться к нему, — сказал гном. — Когда так долго живешь в землях, населенных людьми, и так много имеешь с ними дел, то невольно начинаешь забывать о разнице между нами. Но для отшельника и, полагаю, для многих других людей, я — живое напоминание о ином мире, к которому я принадлежу и к которому многие из людей относятся с презрением и ненавистью, на что у них есть свои причины. В течение долгих лет и люди и многие мои соотечественники жестоко и яростно боролись друг с другом, не зная жалости, и часто, как я думаю, забывали о чести и достоинстве. Потому-то отшельник, который, как ты говоришь, является весьма любезным человеком, не знает, как обращаться со мной. Он наверняка понимает, что я совершенно безобиден и не представляю никакой опасности ни для него, ни для его расы, и все же ему как-то неловко. Если бы я был чертом или, скажем, какой-то разновидностью демона, он бы знал, что делать. Окропил бы меня святой водой и стал бы читать заклинания. Но хотя я не черт, каким-то странным образом я связан для него с представлением о нечистой силе. И все эти годы я не перестаю сожалеть, что напросился к нему.
