– Ну… это было вынужденно. Просто маме тогда пришлось тяжело…
Соня подняла брови.
– Как раз когда я встретил тебя тогда, у подъезда, – продолжал он, – через несколько месяцев мать меня и сдала. Временно, конечно. Нина Степановна была нашей соседкой, она и предложила – мол, парень у меня под контролем будет. Она, и правда, меня на особом счету держала, и все знали, что я – блатной. А для персонала это кое-что значило. Ну, мать потом её отблагодарила, с помощью папы, конечно. Из простой воспитательницы – к вам в садик заведующей.
– А что случилось, почему…
– Сейчас расскажу. Ну, со слов матери, конечно. Перестройка началась, кооперативы пошли. Отцу тогда было лет двадцать восемь. Ну, и занялись они с приятелями… Сама знаешь чем.
– Рэкетом?
– Не, у них посерьёзней было. Несколько предприятий захватили, вошли в Совет директоров. Нарвались на таких же. Была разборка, со стрельбой. Короче, попали под статью. Они с братанами скрывались два года, в бегах числились. Сначала где-то по России. Потом им зарубежный «тур» устроили. Мать всё продала, что могла. Попрятала сначала, а потом избавилась – чтобы не конфисковали. Деньги быстро кончились, об отце – ни слуха, ни духа, только следаки навещают. В общем, крутиться надо, а тут я… НИИ развалилось, она устроилась гувернанткой – круглые сутки в чужой семье…
– Понятно. А потом отец вернулся?
– Да, отмазали их, дело закрыли. Но… Он другую себе там нашёл. Два года в разлуке. А мать-то его ждала… Вот и дождалась. Правда, потом он опомнился. Как вернулся, дела в гору пошли, про нас вспомнил. Меня он всегда признавал, не забывал, принимал участие. Но мама его не простила. И не пустила, хотя он умолял. А я тогда злился на неё, не понимал. Я ведь так ждал его, так любил…
– А почему сейчас у него живёшь?
– Я с матерью рос. Отец помогал, но я сам всё старался. Чтобы не сказали, что я… вот как ты решила, что только папа! Только когда в институт поступил, к нему переехал. Мама не против, сейчас у них отношения улучшились. Она знает, что мне надо будущее строить. Сама захотела, чтоб я стал ближе к отцу, чтобы он помог.
– А ты и не отказался.
– А чего мне отказываться? Я отца люблю. Мне с ним классно. Хорошо, свободно.
– Понятно… – Соня смотрела себе на кончики ногтей.
– Что – понятно? Думаешь, я ради денег с ним? Я знаю, все говорят, он – бандит, захватил город, всё купил. А по мне – так просто завидуют. У него хватка есть, коммерческая. А бандитами все были, и мэр ваш, и остальные… коммунисты бывшие. А у отца – всё по-честному. Никогда себе не изменял. Я его уважаю! – последние слова парень произнёс с вызовом.
– А я – нет… – вымолвила Соня. – Прости. Соврать не могу.
– Подожди! – подскочил Дима. – Ты его даже не знаешь!
– Я живу в этом городе, Мить. Но тебе оттуда не видно, тут не твоя вина.
– Ну и что мне прикажешь делать? От отца родного отречься? Я не Павлик Морозов!
– Нет. Я тебя понимаю. Но не могу оправдать то, что делают такие, как он. А ты оправдываешь. Ты ведь даже не видишь себя со стороны. А я только сейчас поняла… Всё, что в тебе лучшего – это оттуда, из прошлого, из обычной человеческой жизни. А всякая гадость – снобизм противный, выпендрёж тупой – от него. Хорошо, что ты ещё не так долго с ним жил! А если бы он тебя ещё и растил… С тобой и говорить-то было бы невозможно!
– Значит, бандитским сыном ты брезгуешь, да? А я вот такой, как есть. Тупой, противный. Не нравится? Ну и…
Дима швырнул губку и выбежал из кухни. Соня услышала возню в коридоре – он обувался.
Первым её порывом было тотчас же броситься за ним и умолять о прощении. Только невероятным усилием воли Соня заставила себя устоять. Она схватилась за краешек раковины; спина, руки – всё похолодело от страха, что он сейчас уйдёт и никогда-никогда не вернётся. В голове закололо иголками: ну, вот и всё, вот и всё…
А чего она хотела? Калюжный… От этого не избавиться, не изжить. По лицу потекли слёзы – за последние несколько дней она выплакала больше, чем за всю жизнь. Он уйдёт, и она умрёт… Зачем, зачем она так с ним разговаривала? Как могла оскорбить, за что? Не всё ли равно, как он считает? Кому нужны эти принципы!
