Один раз ей привиделось, что она выглянула в окно, а цветы вытоптали – на площадке играли в снежки дети. Соне стало невероятно жалко своих роз, но спасти она их не могла. Она маялась у окна, и в очередной раз обнаружила себя в кровати. Но глаза не открывались, а в новом сне выяснилось, что никаких цветов и вовсе не было, и всё это ей просто приснилось.
Наконец, что-то кольнуло её, и Соня по-настоящему проснулась. Не выдержала, вылезла из постели и на этот раз действительно подошла к окну. Цветы никуда не девались, но снег повалил снова, и их сильно припорошило. На улице – никого.
Она глянула на часы – всего лишь девять утра, выходной, есть вероятность, что никто ничего не заметит. А если б всё к утру замело, если бы она ничего не успела увидеть? Вот дурачок, как же он не подумал?! «Стоп, – отрезала Соня. – Кто это – он? Мы же договорились: это сделал неизвестный друг неизвестной девушки. Ничего не знаю и знать не хочу».
Она снова легла, так и не выпив лекарство. А может, это самый лучший выход из положения? Будет лежать и лежать, и никто её здесь не найдет, никто не пристанет. А ещё лучше – взять и умереть, и все проблемы решаться сами собой. Соня представила, как Женя с Димой дерутся на кладбище, кому первому бросить ком земли на крышку её гроба. Интересно, Анька придёт? Придёт, да ещё рыдать будет… А что станет с Борисом? Ну, уж нет, его она им не оставит!
Соня вспомнила, что взяла лиса в постель, бережно достала из-под подушки, куда он забился, и усадила рядом на столик.
– Хорошо придумала! – тотчас же заявил Борис. – Насчет похорон.
К нему вернулась его привычная язвительность.
– Знаю, – буркнула Соня и натянула на себя одеяло.
И тут услышала, как в двери повернулся ключ. В голову пришла безумная мысль, Соня испытала секундное погружение в прошлое. Это же Мара, она ходила в аптеку и сейчас будет Соню лечить – как всегда, кучей таблеток.
– Ну и где ты там прячешься?
Голос, который раздался, был очень похож на мамин, но иллюзия исчезла.
– Анька! – обрадовалась Соня, сама себя не услышала и крикнула громче:
– Аня! Я здесь, лежу.
В коридоре послышался грохот – сестра, как и мать, всегда создавала много шума. Что-то швырнули, наверное, сапоги, потом опять – это уже сумка на комод, а потом какой-то странный удар об стенку, словно Анька не держала равновесия.
– С кем лежишь? – пропела она.
– Болею, дура… – разозлилась Соня.
– А-а-а… Воспаление хитрости? А как же Женюрочка-женишок? – раздался ещё один звук – сумка свалилась с комода на пол. – Ещё не обрадовался?
Да где же она, почему не появляется в комнате? Какие-то странные интонации – ухарские, развязные. Соня сделала вид, что не обращает внимания на провокацию.
– Женя на службе. Аня, иди сюда!
Она приподнялась на локте и почувствовала сильную слабость.
В коридоре послышалось басовитое, издевательское пение: «Если кто-то кое-где у нас порой – Женя и не знает…»
– Ты где? – заорала Соня. – Иди сюда быстро! Подожди, я сейчас встану…
– Не, я на минуту. Возьму кое-что и адью.
– Что – возьмёшь? – насторожилась Соня, вспомнив разговор о Москве.
Она через силу спустила ноги с кровати и подтянула к себе халат. Её колотило от холода и тревоги, но она никак не могла нащупать тапочки.
– Не бойся, не ограблю, только своё! – послышался ответ.
Соня, пошатываясь, поднялась, опираясь на кресло, и тут в комнате, наконец, появилась сестра. О, Боже! Никогда ещё Соня не видела её в таком состоянии. Анька была пьяна – не просто чуть выпивши, как после дискотеки, а именно пьяна, что называется, вдрызг. Она шаталась из стороны в сторону, одна нога – в сапоге, другая – босая. Чёрные колготки порваны на коленках. Косметика размазана по лицу – настоящий кошмар! Удивительно, как она ещё могла разговаривать.
– Аня! Боже… ты что… Ты упала?
– Спокойно! – пробасила Анька. – Не надо мне тут изображать… сёстриную любовь.
– Сестринскую, – невольно поправила Соня, разглядывая её. – Что с тобой?
Анька со всей силой махнула ногой, скидывая второй сапог, и угодила им в шкаф. Соня ожидала, что сестра потеряет равновесие, но та устояла. Она пялилась на Соню своими огромными глазищами – не слишком трезвыми, но, кажется, и не совсем косыми.
