Вадик не стал прыгать или кричать, он только прижал к себе находку, словно живое существо, и смотрел так, как если бы в его жизни случилось самое огромное счастье. Соня даже пожалела о своём поступке. Любимая игрушка – это очень опасно, кому, как ни ей, об этом знать. Воспитатели-то, наверное, правы: машинка могла потеряться, и тогда…
Соня решила отвлечь мальчика и на ходу принялась сочинять ему сказочную историю об особенных, зимних гномиках, которые прячутся под снегом и подглядывают за гуляющими детьми.
– Вот если кто потеряет варежки, – говорила Соня, – они сразу же их хватают и прячут.
– А зачем? – Вадик слушал её, не дыша.
– Делают себе из них тёплые домики.
Некоторое время мальчик молчал, переваривая рассказ – он любую выдумку воспринимал слишком глубоко. Соня подумала, что и с фантазиями надо быть поосторожнее.
– А дядя Митя сегодня придёт? – спросил Вадик.
Он задавал этот вопрос каждые пять минут, хотя и получал на него один и тот же ответ.
– Нет, сегодня не сможет. У него на работе дела, но в четверг мы вместе приедем и тебя заберём.
Правда, теперь Соня уже ни в чём не была уверена. Никогда они с Митей не расставались так плохо, никогда он не позволял себе так разговаривать с ней. А что, если это… конец? Но почему, отчего именно сейчас? Разве она в чём-нибудь виновата? За эти дни Митя снова сблизился с Наташей. Не здесь ли разгадка его поведения? Соня запретила себе сейчас думать об этом – ребёнок не должен почувствовать её настроение.
– А деда приедет?
– Нет, зайка, деда очень сильно болеет, он в Москве лечится, ты же знаешь. Мы к нему сами поедем – летом, хочешь?
– Ага… Тётя Софья Васильевна…
Соня встрепенулась – как странно он её назвал. Вроде ещё Софья Васильевна, но уже – тётя, что-то более родное.
– Что, мальчик мой сладкий?
– А вы меня не будете, как мама, по попе бить и по-вот-здесь? – Вадик показал ей на затылок.
– А ты как думаешь? – Соня присела перед ним, взяла его за руки и посмотрела ему в глаза. – Разве я буду? Разве я когда так делаю?
– Не будешь! – помотал головой мальчик, впервые назвав её на «ты». – Ты ведь не болеешь!
– Нет, не болею. Я вот так буду, ладно? – задержав от волнения дыхание, Соня поцеловала сначала обе его щёчки, потом лоб, потом – ледяные, все в цыпках, ручки.
– А если я диванчик описаю? – мальчик смотрел на неё во все глаза, ожидая ответа.
– А ты… ты сейчас в кроватку – бывает, да?
Вадик насупился, и, глядя на неё исподлобья, кивнул.
– И что – тебя ругают?
– Мне клеёнку кладут, – сказал он. – Как грудному.
«Как грудному» – это, наверняка, слова воспитательницы, догадалась Соня.
– А мы… мы не будем ругать и клеёнку класть! Да ты и писаться-то дома не будешь. А если вдруг и надуешь чуть-чуть… Мы возьмём фен и всё высушим.
Мальчик неожиданно обхватил её за шею и неловко прижался к ней. Соня ещё раз поцеловала его – звонко, без лишней порывистости, чтобы успокоить, а потом поднялась и подхватила его на руки.
– Ну, а где же ты варежки посеял? – весело спросила она.
Вадик по-прежнему крепко её обнимал. Соня даже не чувствовала его веса, так была рада его порыву.
– Я не посеял, – прошептал он ей на ухо. – Я их в сугроб спрятал. Чтобы у гномиков был тёплый домик!
– Ах, вон оно что… Ну-ка, побежали скорее искать! – предложила она, возвращая его на землю. – Я забыла тебе сказать – гномики не в каждом парке живут. Здесь, я проверяла, ни одного не завелось.
– Да… – вздохнул Вадик с видом человека, хорошо знающего жизнь. – Здесь дети очень жадные… вот гномики отсюда и ушли.
Они с трудом отыскали рукавицы, разумеется, полностью мокрые, и Соня натянула Вадику свои перчатки. Теперь он смешно махал пустыми пальцами и хохотал. Они ещё немного побегали по парку, и Соня, опасаясь переборщить с гулянием, отвела ребёнка обратно.
Они ещё посидели в холле, Соня почитала ему принесённую из дома книжку. В интернате наступало время ужина.
– Я пойду, дорогой, – сказала она. – Ты обязательно положи варежки посушиться – скажи нянечке. А мне надо ещё дяде Мите покушать приготовить. Представь, он придёт голодный – а дома никого.
– Ты ему пюре приготовь! – посоветовал Вадик. – Я люблю пюре.
