Такое ощущение – по слуху, конечно, – что там рубят дерево. Дровами мы уже начали запасаться, но рубить старались сухостой и при этом так не орали…
А еще через минуту я понял, что орут урса. Так вопить, лаять, скрежетать могли только они.
Я остановился, расстегнув кобуру, отступая за дерево. Прислушался снова и всмотрелся. Сталь не лязгает. Но они явно развлекаются рубкой деревьев – еще раз, с чего бы это? И кто им дал такое право – рубить деревья в черте моего княжества?
Я заскользил от дерева к дереву, осторожно раздвигая ладонью папоротник, порыжевший к осени. И, сделав десяток шагов, обнаружил четверых человекообразных.
Они и правда были заняты порубкой. Двое работали топорами, срубая молодой дуб – твердая древесина упруго звенела под черными лезвиями. Еще двое отдыхали на траве, задрав головы, и каркали, что-то обсуждая.
Я проследил за их взглядами и мысленно сочно сплюнул. В развилке двух толстых ветвей – метрах в шести над землей – виднелся человек. Все, что я мог понять, – вроде бы в джинсах, ни возраст, ни пол понять было невозможно. Еще я видел торчащие в ветвях три толы – метательных ножа. Кидали снизу вверх, попасть не могли.
Один из урса продолжал рубить. Второй несколько раз пнул дерево босой лапой и зашелся мерзким смехом. Наверху послышался истошный вскрик, листья затряслись, мелькнула рука, вцепившаяся в ветку… Кажется, прячущийся там человек окончательно обалдел от страха и думал только об одном – не сорваться. Но было предельно ясно, что еще через полчаса дуб завалят, и урса этого древолаза даже не придется убивать, расшибется о землю сам.
– Да что ж вам всем дома-то не сидится? – вздохнул я, взводя наган. – Что ж вы жить-то мешаете?
Я ощущал что-то вроде тяжелой, надоедливой усталости при виде этих урса – так, словно это были тараканы или клопы: жить мешают, надоели, под сковородками путаются, дело делать не дают… Наверное, подобное ощущение вызывали у моих предков какие-нибудь печенеги или монголы. Даже не ненависть, а именно вот так…
…Не люблю топоров. Именно поэтому я влепил тем, что рубили дерево, по пуле в голову. Вообще-то, если по уму, надо было (и можно было) застрелить всех четверых. Но патронов у меня совсем почти не оставалось, поэтому я вымахнул вперед. Успевший повернуться чешуйчатый товарищ что-то жизнеутверждающе хрюкнул, когда я раскроил ему голову, а потом завалился вбок, смешно дергая ногами.
Только вот палаш у меня завяз подлейшим образом, а последний урса отскочил на корточках, словно большая жаба, распрямился и…
И бросился бежать.
Еще недавно я не умел метать ножи. Да и сейчас мне было еще весьма далеко до Басса или Фирса. Вот только урса это не помогло – нож воткнулся ему в основание черепа.
Я неспешно подошел к трупу, высвободил нож, вытер его и убрал. Потом перезарядил опустевшие гнезда револьвера. Почистил палаш. И, подойдя к дубу, предложил, не поднимая головы:
– Спускайся, поговорим.
* * *
Мальчишку звали Богуш Скалон. Насколько я сумел понять из сбивчивой всхлипывающей речи, ему было тринадцать лет, и до недавнего времени (до вчера) он жил в южно-польском городке Паронин. Если мы считали, что не повезло нам, то, слушая постоянно вытирающего нос рукавом ветровки поляка, я начал менять мнение. Богуш и еще двое мальчишек – его друзей – вчера вечером пошли погулять на окраину. Понимать его речь мне было довольно легко, хотя приходилось вслушиваться в быстрые, пришепетывающие и цокающие звуки. В отличие от, например, нас с Танюшкой польские мальчишки оказались лишены внешних ориентиров и забеспокоились только когда стали возвращаться, а вернуться все никак не получалось. Сперва они решили, что попросту заблудились. А больше ничего решить не успели, потому что попали в лапы урса.
Богуш не сошел с ума только из-за пластичности психики у нашего брата-подростка. Его друзей изнасиловали, убили и съели (я стиснул зубы, вспомнив румынского мальчишку, с которым был в своем коротком, но страшном плену). Сам Богуш каким-то чудом сумел освободиться и всю ночь бродил по окрестностям, окончательно обессилев от страха и непонимания. Утром он заснул, проснулся уже после полудня – и, не успев сделать и десятка шагов, буквально воткнулся в урса, от которых спасся на дереве. Лазить по ним урса не умели и после недолгого совещания начали рубить дуб. Тут и появился я, в корне изменив ситуацию.
