– Сергей, убей меня, – попросил я его. Он выругался и покосился на меня дико.
Потом я увидел Танюшку. Она вышла навстречу из-за кустов, а следом еще кто-то, и еще – и еще несли носилки, на которых лежала Кристина, я узнал ее сразу.
– Ты весь в крови. – Танюшка уронила залитую кровью корду, и та вонзилась в землю.
– Это не моя кровь, это Игоря. – Я забыл о том, что и сам ранен, поискал глазами Ирку Сухоручкину и сказал: – Ир, Игорь убит, – потом мой взгляд наткнулся на Вальку Северцеву, и я добавил: – И Колька убит тоже…
Ирка заплакала, спрятав лицо в ладонях. Валька рассеянно посмотрела вокруг, покусала губу.
– Значит, и брат, и парень… – Она медленно улыбнулась.
А потом вогнала стилет, который держала в левой руке, себе под левую грудь.
«Ну и правильно», – подумал я. И снова потерял сознание.
* * *
В последующие несколько часов на вынужденном привале я еще несколько раз приходил в себя и отрубался. То ли от потери крови, то ли от нервного перенапряжения… В бездонном безвременье ко мне приходили Олька, Игорь, Колька – живые, и тоскливый ужас выталкивал меня «на поверхность».
Кто-то принес трупы – сходили, не побоялись. Это было правильно. Похоронить их по-человечески – мы были обязаны сделать это… Вроде бы плакал Андрюшка Соколов – а потом оказалось, что это правда. И еще оказалось – его Ленка Черникова погибла буквально в шаге от него, ей разрубили голову топором…
Не было Вадима. Не было Джека, не было Ленки Власенковой с Олегом Крыгиным. И Сережки Лукьянко с Вильмой не было тоже, и Богуша, и Наташки Бубненковой…
Была ночь. Глухая, полная барабанов где-то неподалеку… или, может, вдалеке, по здешним ущельям звуки разносятся странно… Черная, полная вязкого ужаса – ночь… Клинок выскальзывал из моих ножен снова и снова, падал передо мною, словно шлагбаум… Это было хуже смерти, это было нечестно – такая мука от мысли, что я привел своих друзей сюда на смерть. Я не хотел, я не мог хотеть их гибели – я всего лишь пытался остаться собой… или стать кем-то лучшим, чем раньше…
Я заплатил. И, наверное, еще не все.
Бездна мучения… Интересно, каков был конец всех вождей, князей, конунгов, королей этого «мира низачем»?.. Чарльз, принц Великобритании и король Срединного Королевства, погиб раньше, чем его настигло это отчаяние…
Как же ему повезло.
– Олег, вставай.
Я безучастно поднял глаза. Танюшка стояла передо мной, тоненькая, сильная и прямая, как выкованный из стали восклицательный знак, держа руку на поясе. Левая рука (рукав куртки оборван у плеча) была замотана повязкой от локтя и выше. Повязка намокла от крови…
И ее ранили.
– Зачем? – спросил я.
– Надо хоронить наших и идти дальше.
– Зачем? – повторил я. – Все кончено, Тань.
– Не смей так говорить, – тихо, но упрямо сказала она. – Мы же погибнем без тебя, Олег…
– Пусть ведет Саня… – Я поморщился. – Андрюшка вон Альхимович… А меня оставьте. Я кончился.
– А я? – так же тихо и упрямо спросила она. – Что прикажешь делать мне?
– Что хочешь, – равнодушно отозвался я. – У нас больше ничего не будет, Тань, пойми же ты это. Мы будем идти и идти по этому проклятому миру, убивать, убивать, убивать – и умирать сами… в этом смысл жизни? Потом придут другие, будут убивать и умрут… Вон Валька решила правильно. Я бы тоже так сделал, но я боюсь…
– Не смей так говорить! – Она топнула ногой. – Я же знаю!.. Мы же люди!..
– Мы не люди. – Я вздохнул. – Мы копии. Картинки на экране. Пешки на доске… Настоящие Олег и Танька там. Там. Они там и живут по-настоящему. А мы – мы какая-то еба…ая игра. Просто чья-то игра в войну, Тань… Оставь меня в покое. Все.
Танюшка стояла на том же месте… но словно бы отодвинулась.
– Помнишь, – задумчиво спросила она, – мы говорили о рыцарях? О справедливости. О борьбе?
– А… – Я усмехнулся. – Да. Говорили. Чушь…
– Так вот. – Она покусала уголок губы острым белым зубом. – Ради той чуши… Нет, погоди. Я тебя люблю. Просто так люблю. Но ради той чуши, Олег, я еще и уважала тебя. Ради той чуши стоило жить. – Она вдруг по-мальчишески сплюнула и без насмешки сказала: – Жалко смотреть, когда кто-то оказывается недостойным своей же мечты… – Она повернулась, чтобы уйти. Но, наверное, ей тоже было больно и тошно, потому что она добавила мне – уже через плечо: – Ну кто прыгнет выше радуги? Эх, ты!..
