Жоэ был третьим слева.
Мы одновременно подняли головы. Там, где стояла крепость, тянулись в утреннее свежее небо столбы дыма.
– Север… – Я осекся. – Джек, посмотри – нет ли там живых.
– Да, – кивнул он.
– Корабль сожжен. – Саня попинал борт, тронул его пальцем, с гримаской вытер испачканную руку о песок. – А нас двадцать два человека…
– Двадцать один, – подошла Ингрид. – Кристина умерла.
– Достаньте ассегай, – приказал я. – И похороните ее.
Но потом не выдержал, пошел сам посмотреть.
Пальцы Кристины после смерти разжались, и ландскетта выпала. Я поднял шпагу, помедлил… положил ее на грудь девчонке. Мышцы ее красивого лица расслабились, нижняя губа чуть отвисла – и от этого Кристина казалась обиженной…
…Джек со своими прикатил из крепости четыре больших глиняных сосуда и принес моток веревки.
– Плот, – сказал он. – Надо строить плот, иначе погибнем. Не спрячемся. Остров-то небольшой… У нас есть время – немного, но есть, они пока сюда не додумаются вернуться.
– Через пролив на плоту? – Фирс покачал головой.
– Тогда можешь вернуться в горы и еще несколько дней по ним побегать, – отрезал я. – Ладно. Похороните Кристину – и за работу!
* * *
– Еды мало. – Ленка Власенкова тоже получила свое, она была ранена в левое плечо и в левое запястье. – Воды в эти кувшины войдет литров по пятьдесят, всего, значит, двести, если по литру в день – это всем на десять дней. Думаю, хватит за глаза, а еды мало.
– Поголодаем, – отрезал я, тревожно оглядывая холмы и лес на них. – Я вообще не жрать готов, лишь бы отсюда подальше…
– Логично, – вздохнула она. – Ладно. Пойду укладывать, а то побросают как попало…
«Вот и все, – подумал я. – Два часа – и все. Мы уже ни про кого не помним. Дела и надо укладывать груз…»
– Есть одна опасность, – раздался голос за мной, и я повернулся. Джек стоял около меня, машинально оттирая руки от черных пятен смешанной с грязью и гарью смолы. – Нас может подхватить течение. Плот не выгребет, не корабль.
Джек говорил тихо и спокойно. Поэтому и я ответил так же:
– Тогда что?
– Тогда – Мальта. Пантеллерия. А дальше – Балеарские острова. Только до них есть риск уже не доплыть. Или, может, нас кто-нибудь подберет.
– Шансы?
– На благоприятный исход? Три из десяти… Надо еще все фляжки наполнить… Знаешь, князь, а умирать-то не хочется.
– И тебе? – хмыкнул я.
– И мне… А все-таки, – он сощурил глаза, – на юге что-то есть. Недаром они так бросаются на всех, кто идет туда!
– Недаром, – согласился я. Потом задумчиво сказал: – И все-таки еще странно они появились. Ведь не было их. И вдруг на тебе! Как с неба…
С плотом наши спешили, но делали его прочно. Море – это море… Плавника, обкатанного ветром, песком и водой, на берегу хватало, и все вкалывали – кроме девчонок, которые несли стражу и пытались напоследок поохотиться (аркебузу Вальки Северцевой взяла Наташка Мигачева) да подсобрать травок и кореньев. Таскали воду в кувшины, набирали фляжки…
Плот нарастал на мелководье.
– А все-таки я вернусь, – тихо, но упрямо сказал я.
Старый бродяга в Аддис-Абебе,
Покоривший многие племена,
Прислал ко мне черного копьеносца
С приветом, составленным из моих стихов.
Лейтенант, водивший канонерки
Под огнем неприятельских батарей,
Целую ночь над южным морем
Читал мне на память мои стихи.
Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошел пожать мне руку,
Поблагодарить за мои стихи.
Много их, сильных, злых и веселых,
Убивавших слонов и людей,
Умиравших от жажды в пустыне,
Замерзавших на кромке вечного льда,
Верных нашей планете,
Сильной, веселой и злой,
Возят мои книги в седельной сумке,
Читают их в пальмовой роще,
Забывают на тонущем корабле.
Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевной теплотой,
Не надоедаю многозначительными намеками
На содержимое выеденного яйца,
Но когда вокруг свищут пули
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать что надо.
И когда женщина с прекрасным лицом,
Единственно дорогим во вселенной,
Скажет: я не люблю вас,
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти и не возвращаться больше.
А когда придет их последний час,
Ровный, красный туман застелит взоры,
