Придет оно, большое, как глоток,
Глоток воды во время зноя летнего…
А в общем, надо просто помнить долг,
От первого мгновенья до последнего…
М. Таривердиев – Р. Рождественский
И вот мы снова идем… Сквозь рощи на склонах холмов, по козьим тропкам, мимо холодных ручьев… К этому времени почти у всех были бригантины и фехтовальные перчатки, и я поругался с Саней, когда заставлял дозор идти по жаре в этой амуниции в то время, как остальные шагали, подвязав куртки к вещмешкам, босые, и даже девчонки шли почти с «голым торсом». Но в этом споре я победил.
Однако нельзя не признать, что вокруг было тихо и спокойно. Даже живности крупней оленя тут не имелось, а море, блестевшее с высот, настраивало на окончательно умиротворяющий лад.
– Как же здесь здорово. – Танюшка, взобравшись на скальный выступ, огляделась. – Курорт настоящий, правда?
Я встал рядом с ней, обняв ее за плечи. Кожа у девчонки была горячая и гладкая, как атлас.
– Красиво, – согласился, бросая взгляд на гору Ида, возвышавшуюся на юге. – А вот там будет еще красивее.
Лучше гор могут быть только горы,
На которых еще не бывал! —
пропел Басс, взмахивая рукой. – Эй, вы что там засели, горные орлы?!
– Догоним! – рявкнул я через плечо. – Вот ведь неуемные, – заметил Танюшке. Она без слов потерлась щекой о мое плечо, для чего ей пришлось нагнуться – мы с ней были почти одного роста…
– Это хорошо, что неуемные, – ответила Танюшка и чихнула: – Солнышко нос щекочет, – объяснила она. Я улыбнулся и чихнул тоже, но специально. – Ну что, пойдем?
– Пошли. – Я соскочил вниз и подал ей руку.
* * *
Ширококонечный крест был вырублен в незапамятные времена прямо в скале, возвышавшейся над ущельем, в которое мы входили. За коротким проходом видна была широкая долина. Ее противоположный склон поднимался круто, а дальше уже совсем отчетливо видна была Ида.
Долина тонула в тишине и сонном зное полудня.
– Э-эй! – крикнул сверху Андрюшка Альхимович. – Смотрите, что тут!..
…Вблизи становилось ясно, что крест и в самом деле очень древний. Его полностью украшала резьба – «растительный» орнамент, как на рукоятях славянских мечей. Андрей расчистил у подножия креста плиту, точнее, обозначенный в каменной подушке прямоугольник. В нем были высечены строки церковнославянских букв.
– Елки, наши! – выдохнул Сморч. – Советские, то есть русские!
– Не просто русские. – Я, присев, поводил по ним пальцем. – Черт, я плохо это читаю…
– Я могу. – Сережка Лукьянко наклонился над моим плечом. – Это XV век.
– Йенс говорил, что самые старые могилы, которые он видел, были XVIII века, – вспомнил я.
– Я видел и XII, – сообщил Джек. – Ну так что там?
– Просьба к богу позаботиться и простить грехи. – Сергей встал. – И еще – восемь имен и прозвищ. Мальчишки 13–16 лет. И вот тут дата от сотворения мира – по-нашему 1490-й год… Имена, кстати, не все русские, вроде бы два немецких и польское есть…
– Ну ясно, – кивнул Сергей Земцов, – как обычно – интернационал! – Он отсалютовал палашом кресту, и мы повторили его жест.
* * *
Родник бил из скалы под напором, как из прорвавшейся отопительной трубы. Только тут вода была холодной – она прыгала в большое углубление, выбитое в скале напротив, а оттуда стекала вниз, превращаясь в обычный ручей. Пещеру мы отыскали метрах в сорока от источника и повыше – туда вела звериная тропка, и Олег Фирсов с Богушем долго кидали внутрь камни, поощряемые мною, Вадимом и Сергеем (мы трое хорошо помнили встречу с медведем в Карпатах). Внутри никого не оказалось.
И почему – стало ясно, когда мы вошли внутрь.
В пещере жили люди. Не сию секунду, но жили, и жили долго. А ушли, скорее всего, не по своей воле, потому что везде были разбросаны заплесневелые шкуры, какая-то мелочовка, вдоль стен громоздились обломки лежаков… На какой-то момент мне показалось, что мы в нашей собственной пещере в Карпатах.
– Смотрите. – Саня, зашедший дальше остальных, появился из темноты. В руке он нес какую-то палку, и только при ближайшем рассмотрении я понял, что это винтовка. Ржавчина и сырость искалечили ее почти непередаваемо, но я все-таки узнал немецкий маузер.
