С высоты своей башенки, вокруг которой густо роились пули, щепя резное дерево, глядел Волконский на сражение под Велижскими воротами, где окруженная сотня немецких солдат билась за свои жизни, в отчаянии ожидая подмоги одной хотя бы гусарской хоругви. Но король Владислав не спешил с подмогой, полагая, что город взят.
Воевода не уходил с башенки. Изредка, отирая со лба пот, поглядывали на развеваемую ветром сверкающую шубу Волконского защитники Белой. Воевода был на месте, город стоял, и стрельцы вновь брались за пороховницы и шомпола, а пушкари, выскакивавшие вместе с клубами дыма из дверей башен, выливали на головы и спины принесенные бабами кадки холодной водицы и, схватив прислоненные тут же к стене бердыши[31], карабкались для продолжения дела на стену.
Защитникам Белой не нужны были приказы. Довольно было знать, что воевода не трус, что он не сбежал или, что тоже случалось, не продал города врагу. А что делать, каждый знал сам.
Волконский не видел беспорядка или смятения. Бабы спокойно ухаживали за ранеными, выносили убитых, подавали нужное живым. Смертоносность не меняла общего характера мирской работы, равно выполняемой храбрыми и робкими, мастеровитыми и новичками. Тем не менее острый взгляд воеводы видел, что город погибает.
Прямо перед его взором в жестокой схватке солдаты очищали от защитников два прясла[32] — от Смоленской башни до Безымянной и от Безымянной до Тайнинской. В башнях стрельцы сидели крепко, поливая врага свинцом, но сил не хватало — еще немного, и немцы начнут перепрыгивать в город, ворвутся в избы…
Двух последних военных холопов послал Волконский с приказами: Немцову, Языкову и Анкудинову наступать в поле к Смоленским воротам, а Василию Тарбееву идти на вылазку из Тайнинской башни. Спустился с полуразбитой башенки и сам воевода, чтобы возглавить отряд для последнего боя: сотню Елизарея Балакирева и разведчиков Афанасия Суханова, стоявших до поры до времени на приречных стенах у Московской башни. С ними князь Федор Федорович двинулся к Смоленским воротам, где спорые немцы уже почти разобрали завал, желая иметь в Белую свободный вход.
Еще раз воспрянули беляне и устремились мужественно на врага. Порубив солдат, бросились в атаку вдоль вала конные и пешие россияне во главе с храбрым командиром Лукьяном Немцовым, но не было уже с ними многих товарищей, и сами Исай Языков с Семеном Анкудиновым пали в бою. Нелегко было и Тарбееву выйти из Тайнинской башни в бой, всего тридцать человек пошло за ним, потому что к самой башне по стене подступали вражьи солдаты.
СКАЗ О ПОДВИГЕ СЕМЕНА ДЕДЕВШИНА
И ПОЗОРЕ КОРОЛЕВСКОЙ АРМИИ ПОД КРЕПОСТЬЮ БЕЛАЯ
Когда приготовились все беляне принять смерть и начало своему венечному подвигу положили, восколебалась у них под ногами земля и встала к небу посреди полка вражьего. До последнего бились в валовой башне перед Смоленскими воротами Семен Дедевшин с товарищами, пока не осталось их совсем мало. Немцы обступили башню со всех сторон. И видя королевскую победу, а свое изнеможение, превозмогая раны, выстрелил Семен в пороховой погреб.
От взрыва поднялись в небо бревна и каменья, выметнуло за городские стены трупы, побило на валу и на стенах многих людей русских и немецких. Качнулась земля под королевской армией. Дрогнула душа у немецких солдат, пропала их бестрепетность, ибо показалось им вмиг, что все они стоят на пороховом погребе. Опустилось немецкое оружие и ослабели руки наемников. А Волконский вывел своих людей из полузасыпанных ворот, приказал ударить в барабаны и дуть в рожки, сам бросился впереди на неприятеля с криком. И все, кто остался в Белой, закричали:
— С нами Бог, никто же на ны!
И наступили на немцев окрепшими силами. А наемники стали прыгать со стен в ров, удирать на вал, а оттуда в поле.
Страх и трепет объял королевское воинство, увидавшее, как гонят безжалостно малочисленные бельские люди величайшее сильное солдатское множество, как стреляют, секут и оглоблями крестят.
Не стерпели сердца храбрых польских и литовских конников. Без указа сорвались к Белой полки гусарские и драгунские, а впереди них хоругви шляхетские бросились. И столкнулись между собой, запутались в отступающих немцах и перемешались. Лошади понесли, стали всадников сбивать и своих топтать. А московские стрельцы добежали до немецких и Радзивилловых батарей, развернули пушки и стали угощать столпотворение ядрами.
