— Болдх! — закричал в ответ Нибулус, величественно взмахнув рукой и даря улыбки всем вокруг. Он получал неимоверное удовольствие от подобного приёма.
— Мы направляемся к улочке Нев посмотреть представление. Хочешь пойти с нами? — предложил пеладан.
В иной раз Болдх отклонил бы такое предложение, но сейчас он пошёл бы с Нибулусом даже в больницу к прокажённым, — все лучше, чем оставаться в компании монотонно проповедующего шамана.
— С радостью, — восторженно заверил пеладана странник.
— Я тоже пойду, — добавил Лесовик.
Уже через несколько минут все четверо залезли в пару двуколок. Два извозчика безудержно болтали, взволнованно повторяя, куда ехать, и вскоре с громкими криками помчались по переполненной прохожими улице, давя всех на своём пути. Извозчики любили так ездить.
Пока три пассажира радостно улюлюкали, Болдх, глядя на жмущихся к степам прохожих, размышлял о необъяснимом однообразии некоторых вещей. Линдормин огромен; в нём столько удалённых друг от друга мест, делающих каждый город или деревню совершенно особенными и уникальными. Но посмотрите на извозчиков — они везде одинаковые: с огромными зубами, грязные, невежественные, общаются только с себе подобными, играют в карты, курят что-то непонятное и стараются перебить друг у друга ездоков.
Они ехали под дребезжание расшатавшихся колёс, щелчки хлыста и безудержную болтовню извозчиков. Двуколки мчались одна за другой по чрезвычайно узким улочкам, подобно Дикой Охоте. Мужчины, женщины, дети, животные, — извозчики никого не щадили. Собаки заливались яростным лаем. Погонщики скота и торговцы раздражённо вопили, но их раскормленные лица тотчас освещала улыбка при виде того, кто сидел в первой двуколке. Другому бы подобной езды не спустили, однако Нордвоз был известен рвением, с которым беднейшие жители раболепствовали перед богатыми и знатными.
Вскоре улицы стали такими узкими, что Нибулус мог дотронуться до стен домов, вытянув руки. И вот уже послышался бой литавров. Двуколки доехали до площади, где пересекались улочка Нев, Выгребная улица и проход Уено, и ворвались в свистопляску театра Леванси.
В этот чудесный солнечный день сюда пришла, должно быть, половина жителей Нордвоза. От бедняков и до вельмож, от чужеземцев из самых дальних стран и до коренных жителей, от несмышленых младенцев и до столетних стариков, — все собрались здесь. Казалось, даже крысы вылезли на подоконники больницы для бедных, чтобы поболтать друг с другом, презрительно осыпая крошками кукурузных зёрен и визгливыми ругательствами людей, с волнением ожидающих внизу начала представления.
Импровизированная сцена была сделана из двух телег, прикреплённых к стоящему в центре водяному жёлобу. Над сценой висел золотисто-бордовый стяг с вышитыми на нём словами: «Театр Леванси представляет: великолепный Паулус Фатуус и его Извивающиеся Чертенята!».
На сцене виднелся мужчина в огромной накидке грязно-коричневого цвета с множеством карманов, которая свободными складками свисала с его обнажённого, покрытого татуировками торса. Помимо накидки на нём были облегающие кальсоны в оранжевую, белую и зелёную полоску и шляпа, похожая на перевернутое сито. Лицо покрывал толстый слой тёмно-синего грима, чтобы сделать мужчину похожим на какого-то демона. Актёр то и дело появлялся на сцене в самых разных ролях, какие только можно вообразить.
На самой высокой трубе восседал несчастный боггарт — конечно, на цепи — и играл на трёхструнном комузе[5] с неожиданным для представителя этой расы искусством. Тем временем среди толпы раздавались вопли хойгеров непонятного пола, бьющих в грубо сделанные, но ярко украшенные литавры. Эти звуки вводили окружающих в состояние пьяного, довольно безобидного веселья.
Двуколки ворвались прямо в толпу на площади, после чего все четверо пассажиров вышли и огляделись по сторонам. Тотчас возле них собралась группка ребятни с протянутыми ладошками. Лицо Болдха омрачилось. Он прогнал детвору, предварительно вложив в чумазые кулачки несколько медных монет. Попутчики неодобрительно посмотрели на него; они только весело улыбались ребятне, не давая денег.
