– Цельного быка... За один присест... - ахнули бояре.
– Что же, Кузька, на людей то чудище нападало ли?
– Я так, царь-батюшка, понимаю, - пастушок окончательно преисполнился создания своей важности, - ежели он всех овец и коров подъест, так и за людей примется.
– А часто ли прилетает он?
– Почитай, каждый божий день.
– И что, каждый раз по корове?
– Вот уж нет. Порой и так бывает, что упадет туша огромадная наземь, встряхнется, ворохнется, крылами встряхнет и тут же улетает. Только скотину пугает, мы ее потом до вечера по леску собираем.
– Ну значит, не скоро еще всех коров подъест, - подытожил царь. - Найдем управу на чудище поганое. Ты-то сам не видал ли какой слабины у вражины?
Кузька потупил глаза, опять затеребил шапку:
– Да мы как Чудище-Змеище наземь с превеликим громом опускается, так тотчас в леске, да по овражкам хоронимся... Не видал я.
Вздохнул Берендей:
– И ладно. Ступай, Кузька, да не бойся, управимся и со Змеем. И вы, бояре, ступайте. Да позвать ко мне волхва, с ним думать будем.
Был волхв царский стар, но крепок еще, высок и сух. Носил он долгополую зеленую рубаху, жил в малой избе, лечил разные хворости, травы чудодейные собирал, да внука растил. Внука волхвова Гришкой звали, а было ему в ту пору осьмнадцать лет.
– Гринька-а-а! Подь сюда, чертеняка! - Уперев жилистые кулаки в бока, кричал волхв в сторону Бирюсины.
– Да здесь я, деда.
Из зарослей лопуха вынырнул Гришка, долговязый, но ловкий, с репьями в белесых лохмах.
– Ты куда, пострел, опять мой посох задевал? А ну, сказывай!
– Да здесь он, посох твой, что ему сделается. Ай, ухо-то отпусти!
– А почто он в земле весь? Опять на елке яблоки растил, а?
– Не на елке яблоки, а муравьев плясать учил...
Волхв отпустил, наконец, многострадальное гришкино ухо.
– Ишь ты, муравьев плясать... А ведомо ли тебе, вьюноша, что в посохе этом сила великая?
– Ну, ведомо... - насупился тот, глядя в сторону.
– А ведомо ли тебе, Григорий, что силу эту можешь ты применить не только во благо, но и во вред. Али напрасно я тебя учил? Али не тому чему-нибудь?
– Тому... - тяжко вздохнул Гришка.
– То-то же. Значится так, Григорий. Я - к царю на совещанию, а ты морковь прополи да рыбы налови. Да соседка Варвара просила на козу ейную глянуть: травы не ест, воды не пьет, все лежит и блеет жалобно.
– Да где ж мне успеть-то?
– Григорий, - опять повысил голос статный волхв. - На что тебе знания тайные дадены? Чтоб девок охмурять али муравьев плясать учить? Аль чтоб хворобу лечить да землю свою родную беречь?
– Чтоб лечить да беречь, - тяжело вздохнул тот.
– То-то же. А я как ворочусь, покажу тебе пару новых наговоров про огонь да про воду.
Гришка мигом повеселел:
– А расскажешь потом, что у царя-то деется?
– Расскажу... Ишь, пострел, вырос уж - головой притолоку задеваешь, а балуешься как мальчишка.
– Да ладно тебе, деда. Ворочайся к ужину.
Явился волхв пред царевы очи. Рассказал ему царь Берендей про беды да заботы свои государственные: про водяного да про Чудище-змеище.
– Вот так-то, волхв. Что скажешь на это?
Пытлив взор царя, в самую душу заглядывает. Вздохнул тяжко волхв, бороду огладил, руки на посохе сложил:
– Что сказать тебе, царь? Хочешь ты Чудище-Змеище силой победить, голову ему отрубить? Али хочешь ты того Змея от земли своей отвадить?
– Темнишь, мудришь ты, волхв. А не одно и то же ль это?
– Нет, царь. Голову порубить чудищу - невелика задача, тут ума не требуется, была бы силушка великая, да меч богатырский. А вот узнать, почто нечисть наши луга облюбовала - тут уж без ума, ловкости да хитрости никуда.
– Да нужно ль оно тебе? Все одно - извести чудище, и дело с концом.
– Ведомо мне, царь, что в Холодных скалах немного уж осталось змеев-то летучих. Живут они многие сотни лет, да только змеенышей редко выводят. Рубили им головы богатыри, сводили их со свету колдуны, вот и оскудело племя змеиное. А в них ведь своя мудрость, своя сила. Вот кабы не супротив этой силы выступить, а на свою сторону ее поворотить.
– Вижу я, ищешь ты сложных путей, волхв. Сам что-ли будешь вызнавать про Змея-то?
– Сам я стар уже с чудищами разговоры разговаривать. Внука пошлю.
