– Ты, Нилыч, что голову повесил? Аль стряслось чего, что я не знаю?
– Знаешь, царь-батюшка. Да только не вся правда тебе ведома.
Царь Берендей, хоть и знал, что хитер советник, а доверял ему без опаски, слушал же со вниманием.
– Тебе, царь-государь, про чудище сказывали, а того не говорили, что сбирается оно войною на все Яснолесье.
– Тебе откуда известно?
– Да я, царь-батюшка, тайными тропками, частыми кустиками в Черный лес пробрался и слыхал, как Чудище-Змеище с Бабой-Ягой говорило, про планы свои коварные рассказывало.
– И верно войной на нас пойти хочет?
– Хочет, ой, хочет. Обещается чудище поганое самый Солнцев Град разорить и огнем пожечь. Людей пожрать да потоптать бессчетно.
– Так ли все слыхал ты?
– Истинная правда. А тебя самого, царь-батюшка да бояр твоих грозилось оно в полон увести.
– Вот ведь оно как обернулося.
– Так, царь-батюшка, истинно так. А царевну Катерину обещался Змей утащить в свои пещеры холодные и сделать своей женой.
Тут из-за двери немедленно рыдания громкие раздались. То царевна Катерина, как всегда, под дверью подслушивала. Мамка Ефросинья принялась царевну унимать, от двери уводить. Но Катерина не давалась, все всхлипывала:
– Меня, царскую дочь, да Змею поганому в жены!
Дочерних слез царь Берендей и во всякое время не терпел. А тут еще за все государство забеспокоился. Стукнул царь тяжелым жезлом в пол:
– А волхв-то сказки мне сказывал, времени просил, с чудой-юдой разговоры вести брался. А советник, знать, хитрее волхва оказался. Ну, знать, собирается над Яснолесьем гроза великая.
– Истинно так, царь-государь, - принялся кляняться Нилыч.
– Значит, пришла пора со Змеем силою померяться. И не таких чудищ видывали, и не таких побивали. Позвать ко мне воеводу.
Воевода Данила Валидуб был крепкий мужик, в одиночку заваливший не одного медведя и играючи выдирающий из сырой земли кряжистые дубки. Но нынче был он задумчив, теребил усы и не торопился с ответом.
– Что, воевода, пошлем богатырей на Змеище?
– Дак, царь-батюшка, богатырей-то у нас нынче, почитай, и не осталось. Аника-воин, да Кирилл-богатырь, да богатырь Лексей-волчья масть, да Лаврентий-перекидыш - все в Охриману подались.
– Это еще зачем?
– Сказывают люди, тамошний государь на пирах богатырские турниры устраивает: кто из богатырей чужеземных кого побьет да поборет. А победившим большие почести оказывает, многими богатствами награждает...
Осерчал царь Берендей, с трона приподнялся, ногой топнул:
Вот те на! Разве ж нынче богатыри за награды да за почести развлеченьем на пирах служат? Позабыли разве, что перво-наперво богатырь за землю свою стоять должен, народ свой от напастей беречь. А те, что потехой охриманскому государю служат, не богатыри боле, а шуты гороховые!
Снова Нилыч побледнел, аж с лица спал. Припомнил он, как богатырей ложью потчевали, колдовским зельем опаивали, чтоб вражьей силе служили они. Но царь Берендей отходчив был, скушал он румяное яблочко, красной девкой проворно поднесенное, опустился обратно на высокий трон и речь свою продолжил:
– А что Сашка-сермяжка?
– Так он, почитай, еще в прошлом году сгинул. Затащила его русалка-насмешница на дно Голубикиной речки.
– А Ерема - кабанье копыто?
– А этот по осени напился пьян и похвалялся, что всех кикимор в Лысом болоте передавит.
– И что?
– Уморили его нечистые. Затянули в трясину и утащили на дно.
– То-то они в Лысом болоте так расшумелись: силу свою почуяли. Вот ведь незадача, и кого послать-то на Змея, неведомо. А волхв-то... Мол, узнать надобно, может, чудище иным каким способом унять можно. Ну да не оскудела еще земля Яснолесья богатырями. Нилыч, зови писаря!
– Тут я.
– Пиши указ: "Я, царь Яснолесья Берендей 17, означаю свою царскую волю: всем яснолесским богатырям на бой идти на Чудище-Змеище, чтоб отрубить его голову поганую да стереть его с лица земли нашей. Который богатырь того Змея победит да землю родную от этой напасти защитит, тот получит в жены царевну Катерину и станет царевым богатырем на жалованьи."
Тут Катерина за дверьми разревелась пуще прежнего, в светлицу вбегала, сердито царю пеняла:
– Это что ж я, вещь бессловесная, чтоб меня замуж выдавать за богатыря неведомого без моего на то согласия.
