На него нельзя рассчитывать. Никому.
Розамунда прижала Люка к себе, и он почувствовал момент, когда она открылась для него. Это будет в последний раз. Последний раз он позволит себе помечтать о счастливом будущем с ней.
Он поцеловал ее в лоб и медленно вошел в нее, используя весь свой опыт, чтобы продлить наслаждение. Он знал, как подвести ее к пику страсти. С мрачным сарказмом Люк подумал, что мог бы довести ее до вершины и держать там, пока она не выслушает все его клятвы и не пообещает остаться с ним.
Он ошибался, когда думал, что ненавидит себя. Ох как сильно он ошибался! Оказывается, можно ненавидеть гораздо больше.
В сумерках, которых он не видел, Люк почти поддался своему греховному желанию. Он снова и снова возносил их обоих на высоты желания и страсти, когда разум замолкает, уступая место первобытным инстинктам.
— Розамунда, я… — выдохнул он, готовый излить свое семя и высказать ей все, что накопилось в душе, и почувствовал горячую слезинку, покатившуюся по ее щеке.
Эта крошечная капелька влаги прожгла все его существо. В конце концов, он не может заставить женщину любить дьявола с черным сердцем. Ее слезы были доказательством грусти и сожалений. В мучительной агонии он излил свое семя и мечты в ее бесплодное тело. Он скрепил сердце, стиснул зубы, открыл глаза и увидел… ускользающую тень.
Перо, сущ. Пыточный инструмент, данный гусем ослу.
А. Бирс. Словарь Сатаны
Люк продрал глаза и выяснил, что спит в своей берлоге, уронив голову на стол. Первое, что он почувствовал, — запах бумаги и индийских чернил. Он потер руками заросшее лицо и потянулся. Ощущения были отвратительными. И это было прекрасно. Нет ничего лучше, чем сделать что-то — что угодно — после вынужденного бездействия. Да и работа всегда была лучшим бальзамом для израненного сердца.
Соблазн вернуться к письму и книгам стал почти невыносимым еще накануне, после того как Розамунда поспешно покинула его спальню, убежав искать доктора. Даже зная, что она ушла именно за доктором, Люк думал, что она покинула его. Боль была адской.
Доктор повторил советы брата Розамунды, которые тот изложил в отправленной им поздним вечером записке. Зрение мисс Тэнди восстановилось через три дня после начала болезни. Все доктора наперебой советовали постельный режим. Они, надо полагать, просто не подозревали, что он осыпал бы их золотом, услышав вердикт: «Да, ваша милость, работайте, утомляйтесь как можно сильнее. Это вам поможет».
Он всегда поправлялся намного быстрее, чем рассчитывали врачи, и никто не мог удержать его от работы, особенно теперь, когда к нему вернулись силы и, по крайней мере, частично, зрение. Тем более что это давало ему шанс уложиться в сроки, установленные мистером Мюрреем. Это было вполне возможно. С каждым часом темнота рассеивалась, Люк мог лучше фокусировать взгляд, хотя его почерк, по правде говоря, всегда далекий от идеального, стал еще хуже. Даже интересно, сможет ли кто-нибудь прочитать его каракули.
Он уже покончил с первыми семнадцатью главами и теперь приближался к кульминационной точке повествования — когда смертельно раненный Нельсон произносит знаменитые слова, известные каждому юнге: «Слава Богу, я исполнил свой долг».
Герцог взглянул на исписанный листок бумаги — да, написано как курица лапой. Черт, микстура, которую он вчера принял из рук бабушки и выпил, чтобы только Ата прекратила над ним кудахтать, затуманила мозг. Он закрыл глаза и опять потер руками лицо.
Снова подняв голову, он увидел прислужницу дьявола лично. Ата без стука открыла дверь и вошла в комнату. За ней следовала смущенная и обеспокоенная Розамунда с подносом в руках. И он почувствовал радость и желание, как накануне вечером, когда она была первой, кого он увидел после периода полной слепоты. Он почти забыл красоту ее загадочных глаз и молочную белизну кожи, оттененную черными как ночь волосами. Она была сущим ангелом во плоти.
Люк стиснул зубы, надеясь, что сумеет не выглядеть полным идиотом, как любой влюбленный, и взглянул на бабушку.
— Если ты снова осмелилась принести мне того адского зелья, которым потчевала вчера вечером, я урежу твой тайный запас арманьяка. Не понимаю, не уже ли ты рассчитывала, что я ничего не замечу?
