О, как ей хотелось броситься со всех ног и бежать долго, очень долго. Пусть останется позади церковь, старое кладбище, поля, луга — словом, все, что ей знакомо с детства. Такое же чувство овладело ею, когда прежний викарий запретил ей посещать проповеди.
Тогда Розамунда трусливо подчинилась.
Но теперь она стала старше, хотя, наверное, не умнее. Тем не менее она точно знала, что разбитое сердце и унижение не убивают. Они только учат выпрямляться во весь рост, шире улыбаться и делать вид, что вы слегка оглохли и потому не слышите шепотков за спиной, и вам все равно, какие еще подлости приготовила жизнь.
Вереница дам, одетых в траур, просочилась сквозь толпу и поднялась по ступенькам. Ее замыкал герцог Сент-Обин с графиней Шеффилд.
Лицо Грейс сияло радостью.
— Розамунда, идите к нам. Ее светлость попросила устроить за завтраком импровизированный концерт. А поскольку мы не смогли отыскать вашу сестру, то назначили вас первой исполнительницей.
Они пожалели ее. Но сострадание и особенно его, Люка, жалость были куда хуже, чем всеобщее презрение. Она обязана сделать вид, что все происходящее ее нисколько не задевает.
Розамунда заставила губы двигаться и прошептала:
— Ради Христа… — Она запнулась и взглянула на герцога, отчаянно, но тщетно пытаясь улыбнуться.
На его лице читался вопрос.
— Разве вы не испытываете «чертовски сильного отвращения к музыке»? — напомнила Розамунда Люку его слова без намека на юмор.
Элизабет Эшбертон, державшая под руку Джорджиану Уайлд, рассмеялась.
Губы Сент-Обина скривились.
— Что вы, миссис Берд, на самом деле я люблю музыку. Даже очень. Только в хорошем исполнении. Кроме того, я никогда, абсолютно никогда не ругаюсь, — он прочистил горло, — без достаточных оснований.
— Люк, — вмешалась Ата, — ты всегда ругаешься. Да еще и богохульствуешь. Не знаю, кто тебя научил постоянно поминать имя Господа всуе.
— Ну я же не знаю, что взывать к нему нет смысла, и всякий раз обращаюсь к Богу с искренней надеждой. Только результат обычно бывает не такой, как хотелось бы.
Ата закашлялась, чтобы скрыть смешок.
— Между прочим, ты наступил на мое платье, дорогой.
— Ничего подобного. Это твое платье всегда попадает под мои башмаки и прилипает к ним, — сказал Люк и указал на сапог, украшенный черными кисточками вместо обычных белых.
Они великолепно себя вели, все до единого. Розамунда так сильно сжала кулаки, что ногти в нескольких местах прорвали старые перчатки. Она сделала это, чтобы не потерять самообладания и не разрыдаться от благодарности, искренней признательности своим новым знакомым вместе и каждому в отдельности.
Но потом Розамунда понурила голову.
Ата подошла к ней и тихо произнесла:
— Нет, вы не должны опускать глаза. Смотрите на этих людей спокойно и гордо, как и раньше. Не вы, а они должны стыдиться своего поведения. Так, — воскликнула герцогиня уже гораздо громче, обращаясь к толпе, — должна сказать, далеко не все присутствующие здесь получили приглашение на свадебный завтрак.
Шум голосов стих.
— Люк, дорогой, у тебя есть с собой список гостей?
— Нет, но не сомневаюсь, что мы будем иметь его исправленный вариант, как только вернемся в Эмберли, — ответил герцог так же громко.
— Я тебе когда-нибудь говорила, дорогой, как высоко я ценю твое понимание и помощь? — сказала Ата, улыбаясь своему красивому смуглолицему внуку.
— Ну, это мне говорят все дамы, бабушка.
— Бога ради… — Ата запнулась, уловив, что кругом начали посмеиваться. — Ну вот, вы слышите? Он и меня научил без нужды поминать Господа. Это просто скандал, что мне приходится терпеть, в моем-то возрасте воскликнула Ата.
— О каком возрасте идет речь? — поинтересовался герцог без тени улыбки.
— Во всяком случае, я достаточно стара, чтобы и тебя вычеркнуть из списка, нахальный щенок!
Люк и Розамунда вернулись в Эмберли в разных экипажах, чему она была очень рада. Сара Уйнтерс, старшая и самая мудрая из вдов, как только закрылась дверца кареты, взяла Розамунду за руку.
— Знаете, миссис Берд, говорят, те, кому пришлось много пережить в начале жизненного пути, будут сполна вознаграждены радостями и счастьем в зрелые годы.
