– Да, Альби очень изобретателен, но не настолько, чтобы придумать, как сделать так, чтобы у него встал, даже несмотря на то, что с ним – одна из самых симпатичных девочек в школе.
Альберт посмотрел на Оливию, которая вдруг покраснела, и ярость стыда пронзила его тело, словно яд.
– Осторожнее! – прошипел он Освальду. – Будь очень, очень осторожен!
Демонстративно игнорируя опасность, о которой он должен был бы знать, Освальд продолжил:
– Альби думает, он лучше всех, но, если видит голую девушку, его крошечный писюн съеживается, как испуганный слизняк. – Несколько ребят рассмеялись, что только подстегнуло Освальда. – Я имею в виду, это может быть как-то связано с его мамкой. Раньше он всегда…
Сказав эти слова, он пересек черту. Альберту было все равно, сумасшедший Освальд или самоубийца, или правда думает, что ему нечего терять. Он пересек черту.
«Убить его».
Альберт сформулировал слова, как крик у себя в голове, будто выжженный огненными буквами. Существо маячило перед детской лесенкой, и в резком свете Альберт видел, что оно замерцало так ясно, как никогда прежде.
«Убить его. Высосать досуха!»
Ничего не произошло, и Альберта так захлестнула кипящая ярость, что он прокричал во весь голос, повернувшись в сторону лесенки:
– Убить его! Убить Освальда! Сейчас!
Собравшихся учеников окутала тишина, и Альберт понимал почему, понимал, как это звучало, но ему было все равно. Было бы все равно, если бы это было исполнено. Но ничего не произошло. Социальный радар Альберта уловил, что ребята стали отходить – многие подумали, что его убийственный призыв был адресован им. Тишину нарушил голос Освальда, который теперь обращался к самому Альберту:
– Это не ты, Альберт. Как можно быть таким тупым?
Альберт уставился на Освальда, чья улыбка теперь стала такой широкой, что желтые зубы показались в хищной ухмылке. Вдруг Альберта охватило ужасное подозрение.
– О чем это ты?
Нарочито понизив голос, Освальд произнес нараспев:
– Пх’нглуи мглв’нафх Ктулху Р’льех… ты правда в это веришь? Во всю эту выдуманную херню из книжки с правилами? Существуют подлинные тексты, Альберт, и ты их не видел. А я да.
Подозрение превратилось в уверенность.
– Так это ты…
– Да. Это был я.
Тот вечер, когда они играли. Альберт, повторявший свое выдуманное заклинание с таким чувством, что сам стал в него верить. Губы Освальда, двигавшиеся, как думал Альберт, в ужасе, вызванном силой внушения, – но на самом деле Освальд произносил настоящее заклинание. Слезы в глазах Освальда были слезами радости своему успеху, видимо, достигнутому впервые.
Он пламя. Я свеча. Которая погаснет.
Альберту пришлось опереться о баскетбольный столб, когда все, что он, как ему казалось, знал, перевернулось с ног на голову. Прозвенел звонок, толпа стала рассеиваться.
– Я не понимаю, – прошептал он. – Ты не… ты не давал ему приказа.
– О нет, я дал, – ответил Освальд. – Я приказал следить за тобой. И убить тебя, когда скажу. Или когда сам умру.
У Альберта подкосились колени, и он опустился на землю, слабо запротестовав:
– Но это два приказа.
Он услышал над собой смех Освальда.
– Хочешь сказать, что оно должно следовать правилам из книжки? Соберись уже, Альберт. Повзрослей. – Освальд потрепал его по голове. – Если я тебе позволю.
Ноги Освальда, направившегося к зданию школы, исчезли из поля зрения Альберта. Альберт ощущал взгляд существа – он словно лизал ему спину. Существо прикидывало. Ждало.
Он думал, что владеет вездесущим оружием, из которого может выстрелить. Оружие действительно было, и всегда рядом, но палец на крючке принадлежал Освальду. Отныне Альберту предстоит жить, зная, что в любой момент он может погибнуть. Раз – и все. Будто кнопку нажали.
Альберт с трудом поднял голову, но чувствовал себя так, будто на затылок положили мешок песка весом в несколько тонн. Все ученики ушли в класс, остался один. Феликс. Он стоял, скрестив руки на груди. Затем задумчиво кивнул, опустил руки и зашагал к Альберту.
