Возможность представилась во время перерыва на обед. Стоял погожий осенний день, небо было чистое и безоблачное, и многие ученики вышли на улицу. Даже Освальд, который обычно проводил перерыв, укрывшись в библиотеке, стоял, прислонившись к столбу с баскетбольной корзиной. Альберт подошел к нему.
– Ну, – сказал он, – Ты подумал над тем, о чем мы вчера говорили?
Освальд пнул сломанную хоккейную клюшку и покачал головой.
– Не-а. А чего мне думать?
– Значит, не скажешь мне, что делать?
Освальд посмотрел на Альберта. Под глазами у него сгущались тени, и когда он улыбнулся, Альберт увидел на его зубах желтую пленку, будто тот давно их не чистил.
– Ты не понимаешь, – сказал он. – Ты правда не понимаешь.
– Наверное, – ответил Альберт, вынимая телефон. Открыл папку с фотографиями из квартиры Освальда и показал ему парочку. – Зато я понимаю, что ты не захочешь, чтобы я выложил это. На фейсбук, например.
До сих пор все шло по плану Альберта. Сейчас Освальд должен был в ужасе оглядеться по сторонам, умоляя Альберта убрать телефон, а потом согласиться помочь. Но случилось совсем не это.
Альберт почувствовал неладное, когда Освальд взглянул на фото с полным отсутствием интереса – никакой ослепляющей паники. Но реальное отклонение от плана случилось, когда Освальд взял клюшку и ударил ею о столб с баскетбольной корзиной. Звук разнесся по школьному двору, будто звон церковного колокола.
Все обернулись к ним. Освальд вскинул руки, замахал, будто тонет, и во весь голос закричал:
– Слушайте все! Подходите сюда! Альберт хочет вам кое-что показать!
Заняться ученикам было особенно нечем, поэтому они потянулись, как осы к горшочку меда – чтобы развеять скуку сладостью.
– Какого черта ты творишь? – прошипел Альберт.
Освальд снова показал свои желтые зубы.
– Ты заблуждаешься, Альберт, если думаешь, что мне есть что терять.
Заинтересованные наблюдатели обступили их кругом, и Альберт понял, что влип. По крайней мере здесь и сейчас. Он был достаточно социально адекватен, чтобы понимать: нельзя пускать телефон по рукам. Выложить фотографии на фейсбуке, как бы невзначай приписав: «Гляньте сюда!» – это одно, а взять на себя ответственность за что-то подобное – совсем другое. Это неприятно, подло и откровенно мерзко. Унизительно.
К счастью, выпутаться из ситуации проще простого. Нужно лишь отмахнуться от Освальда, в очередной раз выставив его дурачком. Альберту нечего было им показать. Учеников собралось уже много, была здесь и Оливия. Альберт попытался поймать ее взгляд, но она смотрел только на Освальда, который наконец прекратил размахивать руками. Он указал на Альберта и произнес:
– Это Альберт, вы все его знаете. Альби. Вчера вечером он заходил ко мне, просил помощи в одном деле, а когда не получил ее, сделал несколько фотографий, которые хочет показать вам.
Ладно, значит, вот как он играет. Умно. Очко за Освальдом. Он сделал невозможным и публикацию фото в интернете – не мог ведь Альберт сейчас отрицать, что они у него есть, а потом взять и выложить.
Мгновение Альберт не знал, что делать. Вероятность подобного развития событий он не рассматривал. Или, вернее, невероятность. Поведение Освальда было так нетипично, что Альберт не мог его предсказать, и лучшим, что он смог придумать, оказалось:
– Понятия не имею, о чем ты, Освальд. Расслабься.
Освальд не расслабился. Сцена была в его распоряжении. И голосом, полным доселе невиданной силы, он объявил:
– Меня зовут Освальд, но большинство из вас, наверное, знает меня как Подушку-пердушку. Кстати, это наш Альберт придумал, как и кучу всего остального, чего вы, может, и не помните. А я помню.
Подушка-пердушка? Когда это было? В седьмом классе? Сто лет прошло с тех пор, как кто-то так называл Освальда. Насколько мог вспомнить Альберт, это было не позже начала десятого класса. Он злобно глядел на Освальда, который так разошелся, что в уголках его рта показалась белая пена. Альберт закатил глаза, чтобы показать: он не имеет к этому никакого отношения. Он собирался уйти прочь, когда Освальд продолжил:
