– Божественный подарок! – воскликнул тогда Тошан, с восхищением разглядывая младенца с матовой кожей и черноватым пушком на головке.
Бабушка Одина руководила родами с удивительной расторопностью. Эта старая индианка монтанье, обладающая талантами знахарки, с удовольствием участвовала в процессе появления на свет своей правнучки, которая, если верить предсказаниям, должна была унаследовать мудрость ее собственной дочери – покойной Талы, матери Тошана и Кионы.
«Мы назвали ее Катери – так звучит на языке ирокезов имя “Катрин” – в память о блаженной Катери Текаквите, лилии племени мохоков, которой Мадлен так часто молится!»[3]
Прекрасное лицо молодой индианки, умершей три столетия назад, предстало перед мысленным взором Эрмин таким, каким она видела его в святилище Канаваке возле Монреаля. «Позднее, когда Катери подрастет и станет все понимать, мы расскажем ей историю жизни этой святой и удивительной личности».
Достигнув уже возраста двух с половиной лет, малышка была радостью для всей семьи, а ее шестилетний брат Констан относился к ней с огромной нежностью. Этот робкий светловолосый мальчуган с голубыми глазами заметно оживлялся, когда ему предоставлялась возможность повозиться с сестренкой.
«Мои дорогие детки!» – подумала Эрмин, пока оркестр все еще настраивал свои инструменты. Секундой позже раздался голос какого-то мужчины. Это был директор театра, стоявший перед сложной системой занавесов. Лиззи, расположившись за кулисами, прошептала певице:
– Приготовься, его речь будет короткой!
– Знаю, знаю, – ответила уже успевшая успокоиться Эрмин, даже и не подозревая, что рядом с постановщицей находится высокий мужчина атлетического телосложения.
Его борода уже седела, а одет он был в костюм-тройку. Судя по выражению его лица, он ликовал.
– Она и в самом деле еще ни о чем не подозревает? – тихонько спросил он, наклонившись к уху Лиззи, которую, похоже, забавляла подобная заговорщическая обстановка.
– Абсолютно ни о чем, месье Шарден, уверяю вас.
– Называйте меня по имени – Жослин! Давайте будем вести себя друг с другом раскованнее. Моя жена и мои дети ждут, когда я за ними приду. Нас всех нужно будет проводить в ложу, в которой находится Мадлен.
– Туда мы и пойдем!
Они разошлись в разные стороны. Эрмин же в это время слушала выступление директора:
– Сегодня, в этот замечательный летний вечер, я с удовольствием приветствую здесь прекрасную птичку, вернувшуюся в родные края, – нашего Снежного соловья, певицу Эрмин Дельбо.
Раздавшиеся аплодисменты заставили его ненадолго замолчать, а затем он снова заговорил восторженным тоном:
– Мы не забыли об ужасах войны, которые омрачили жизнь людей по всему миру. Многие из нас утратили кого-то из близких им людей. Не миновала подобная участь и мадам Эрмин Дельбо. Тем не менее после долгого уединения в глубине леса в окружении близких людей и после рождения прелестной маленькой дочки наша дорогая знаменитость возобновила свою успешную деятельность: она выпустила новую пластинку и съездила на гастроли в Европу. Добавлю также, что половина прибыли, полученной от этого концерта, будет передана Красному Кресту и потрачена им на сирот войны. Так пожелал Соловей из поселка Валь-Жальбер.
Буря приветственных возгласов и аплодисментов заглушила его последние слова. Занавес бесшумно раздвинулся, и сцену залил свет прожекторов. Они осветили лишь ее центр, в результате чего взору присутствующих предстал сияющий силуэт, находящийся в этом центре. Остальная часть сцены скрывалась в полутьме. Эрмин повернула лицо к публике, которую она сейчас совсем не видела, потому что ее ослепил яркий свет прожекторов. Скрипки играли музыку арии «Я жила для искусства, я жила для любви» из знаменитой оперы «Тоска» не менее знаменитого Пуччини.
Маленький мальчик, находившийся в одной из лож, затопал ногами от восторга. Затем он положил свою ручку на руку индианки монтанье лет тридцати. Индианка повернулась к нему и прижала указательный палец к губам.
– Не балуйся, Констан!
– Мама красивая, очень красивая…
– Ну конечно. Тихо, она поет.
Мадлен, как и вся остальная публика, вела себя очень беспокойно. На ее лице – обычно бесстрастном – появилось выражение восхищенного удивления. Золотой голос Снежного соловья звучал все громче. Он был сильным, чистым, нежным, звонким, звучным, тягучим, и было просто невозможно не задрожать от волнения, сильного и неудержимого. Такое волнение испокон веков охватывает людей, когда они сталкиваются с чем-то идеальным.
