Он кивнул лакею в коричневой ливрее, местному носильщику, который бегом влетел в вестибюль.
- Слова не скажу! Я вам это обещаю, - выдохнула Элизабет.
И тут же на ее плечо опустилась властная рука. Заинтригованный Гуго Ларош вопросительно смотрел на внучку.
- Что ты обещаешь Жюстену? - поинтересовался он.
- Я призналась, что боюсь лошадей, он сказал, что все будет хорошо. Вот я и пообещала образумиться.
- Мы уже это обсуждали, Элизабет. Тебе придется «образумиться» - отличное слово ты выбрала. И я подумал: пускай верховой езде тебя обучает Жюстен. Он терпеливее меня.
Молодой конюх и лакей как раз переходили через проезжую часть, перенося, взявшись каждый за одну ручку, самый тяжелый чемодан.
- Дедушка, я буду очень стараться, - отозвалась Элизабет, провожая взглядом Жюстена, стройного и гибкого. - Очень-очень! Правда, Бонни?
- Способностей у вас хватит, мадемуазель, я в этом не сомневаюсь, - отвечала гувернантка, пряча лукавую улыбку.
В дороге, вторник, 19 января 1897 года
Лошади бежали размеренной рысью. Их рыжие гривы развевались на ветру, из-под подкованных копыт вылетали серые брызги грязи, стоило им угодить в лужу. После двухнедельных дождей воздух, казалось, дышал влагой, как это бывает на побережье. Луга украсились первыми, желто-золотыми одуванчиками, на некоторых деревьях уже появились почки.
На протяжении нескольких километров дорога шла вдоль берега реки Шаранты, поблескивавшей сквозь заросли ясеней и верб. Пейзаж показался Элизабет очень знакомым, и мало-помалу ею овладевало чувство робкой радости.
Она сидела на втором сиденье, рядом с дедом. Бонни - на переднем, поставив рядом с собой чемодан.
Фаэтон у Ларошей был удобный, на рессорах, и две пары колес сообщали ему достаточную устойчивость.
- Приятно вот так путешествовать, - сказала Бонни.
Она хотела было упомянуть о нью-йорских омнибусах и что в них тоже запрягают крепких лошадок, но сдержалась, чтобы не сердить Гуго Лароша.
- Даже не верится, что сейчас зима, - заметила Элизабет.
- Здесь весна наступает раньше, чем где-либо еще, - отвечал землевладелец. - Скоро замковый парк станет настоящим очарованием для глаз. Крокусы, нарциссы, в том числе жонкили, расцветут еще до начала марта, а в мае у нас будут розы. Катрин обожала розы.
- Я помню, - мечтательным тоном отозвалась девушка. - В саду, в Монтиньяке, у нас были желтые розы. Дедушка, а вам известно, что стало с домом моих родителей?
- Старый Дюкен его не продал. Он три года подряд сдавал его в аренду местному учителю.
Элизабет решила, что это уже слишком. С неприкрытым возмущением она всмотрелась в изможденное лицо деда.
- «Старый Дюкен»? И вы смеете так пренебрежительно отзываться о моем деде в моем присутствии! Ваше воспитание тоже оставляет желать лучшего. Это неуважительно!
- У тебя нет права ни осуждать меня, ни отчитывать! - громыхнул Ларош. - У тебя действительно отвратительные манеры.
- Ваши не лучше!
Сгорбившийся Жюстен, правивший экипажем, замер от неожиданности. Никогда еще он не слышал, чтобы кто-то возражал хозяину. Рядом, тесно прижавшись к его боку, сидел Коля, деревенский мальчик одиннадцати лет. Тот и вовсе втянул голову в плечи, словно расплачиваться за дерзость девушки предстояло ему.
- Что ж, мое дорогое дитя, в этот раз мы квиты, - с насмешливой улыбкой сказал землевладелец.
Элизабет смотрела на него с недоумением. Этот всплеск негодования с ее стороны, похоже, обрадовал деда, что тут же и подтвердилось:
- Не люблю слабаков, подлецов и трусов. Тебя же так просто не сломить, и это хорошо: сможешь управлять имуществом после меня. Жюстен, подхлестни коней, что-то мы медленно едем!
Кобы пошли более размашистой рысью, к удовлетворению Лароша. Элизабет надолго замолчала, погрузившись в размышления.
«Днем я обязательно схожу поцеловать дедушку Туана. Вот уж кто сама доброта! И попрошу у него ключ от нашего старого дома. Там я буду сама себе хозяйка. Если жить в замке станет совсем невыносимо, переберусь в Монтиньяк».
Жюстен оглянулся и увидел, что Элизабет встревожена. Щеки ее разрумянились от утреннего морозца, и она была такой красивой, что у него защемило сердце. В его глазах она была все той же испуганной девочкой из детской, в чьих прозрачных голубых глазах блестели слезы. Он помнил, как обрадовался, когда она протянула ему сквозь решетку кроватки свою теплую ручонку.
