Ангулем, гостиница «Три завсегдатая»
Элизабет и Бонни вторую часть пути провели в дреме. Тишина, ритмичное покачивание вагона, дождь на стеклах - после отправления из Орлеана обстоятельства словно сговорились, чтобы их усыпить. Даже если одна или другая иногда и открывала глаза, то тут же засыпала снова.
Гуго Ларош больше ни словом не упомянул Вулвортов. Его мстительность не угасла, он знал, что с течением времени она как следует созреет.
По натуре человек неразговорчивый, он снова уткнулся в газету. Правда, иногда он отвлекался на чтение собственных заметок в записной книжке в черном кожаном переплете, где время от времени подчеркивал строчку или две. Когда они вышли из здания вокзала в Ангулеме, Ларош подозвал фиакр и приказал ехать на Рыночную площадь, где недавно открылась роскошная гостиница «Три завсегдатая». К этому времени уже совсем стемнело.
- Дедушка, а наши чемоданы? - встревожилась Элизабет, оказавшись в красивом номере, который ей предстояло делить с Бонни.
- Чемоданы… - повторил Ларош. - Я отдал все необходимые распоряжения, не волнуйся. Их доставят в гостиницу после ужина. А сейчас идем на первый этаж - там ресторан. Я проголодался. Думаю, все дело в местном воздухе. Лучше, чем тут, не дышится нигде - вот мое мнение.
- И намного теплее, чем в Нью-Йорке, - заметила Элизабет.
- Еще бы! И люди намного честнее - в массе своей, - заявил Ларош. - Прошу, Элизабет, постарайся при мне не вспоминать об этом проклятом городе, где я чувствовал себя как в аду!
- Хорошо, постараюсь. Простите, что расстроила вас, дедушка.
Он посмотрел на нее с облегчением. То, что она держится скромно, все эти изысканные извинения, произнесенные вполголоса, обнадеживали.
- Кажется, ты не настолько склонна к бунтарству и неповиновению, как твоя мать, - сказал он. - Хотя ведешь себя слишком независимо для своего возраста. Мы это поправим.
Бонни кашлянула, что привлекло внимание Элизабет. Гувернантка, стоило Ларошу отвернуться, начала его безмолвно передразнивать - сделала страшное лицо, едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться. После долгих дней, пока они готовились к переезду во Францию, и плавания на пароходе напряжение начало спадать.
Еда Бонни чрезвычайно понравилась. Она с удовольствием попробовала запеченный мясной паштет и утиную ножку «конфи»[48] с гарниром из белых грибов и поджаренного картофеля. И только привкус чеснока оказался для нее неожиданностью, поскольку сама она при готовке это пряное растение никогда не использовала.
- Дедушка, все было очень вкусно, - сказала Элизабет. - Знали бы вы, как мне не терпится снова увидеть замок и поцеловать бабушку! Надеюсь, после обеда я смогу наведаться в Монтиньяк? Дедушка Туан наверняка уже истомился в ожидании встречи, и братья моего отца тоже.
- Завтра будет видно, дитя мое, - осторожно ответил землевладелец. - Теперь ты взрослая девушка, поэтому не называй больше Антуана Дюкена так, как ты только что это сделала. В твоем возрасте это смешно.
Элизабет кивнула, изображая послушание, но внутри у нее все кипело. Нравоучения Лароша ее раздражали. И тут она почему-то вспомнила о маленьком белокуром мальчике Жюстене.
- Дедушка, милый, я могу задать еще один вопрос? - не без иронии сказала она.
- Я тебя слушаю.
- Горничная по имени Мадлен до сих пор у вас служит?
- Святые Небеса! Ты ее помнишь? По выслуге лет ныне она занимает пост домоправительницы и строгой рукой управляет остальной прислугой.
- И у нее есть племянник, не так ли?
Прошло десять лет, но Гуго Ларош возразил ей с тем же выражением недоумения на лице, что и Адела в свое время.
- Племянник, у Мадлен? С чего ты взяла? Она из тех детей, которых растило государство за свой счет. Ни братьев, ни сестер у нее нет, а если бы были, то мы бы знали: это было бы указано в документах, выданных государственными органами призрения.
Есть только кузены, да и то это родство очень далекое.
Элизабет растерялась и не стала продолжать расспрашивать дедушку. Что, если она неправильно поняла или Жюстен ей соврал? Но как тогда он оказался в детской в тот дождливый вечер?
Официант в черном костюме, с белой манишкой, принес десерт. Землевладелец, невидящим взглядом уставившись на творожное суфле, запеченное в особых керамических формочках-рамекинах и украшенное ванильным кремом, принялся перечислять челядинцев:
