Теперь, откинувшись на спинку сидения и поворачиваясь перед переносным зеркалом так, чтобы Анна могла аккуратно смыть ее грим, она думала, что эта привилегия просто соответствует ее положению и не более того. Она легонько вздохнула, ощутив холодный крем на коже. На время она перестала думать о Мейере и забыла о предчувствиях, не дававших ей покоя на протяжении всего дня с момента его звонка. Что он приготовил для нее?
Она думала о Нью-Йорке и настоящей зиме. Ей было трудно представить или, точнее, почувствовать теперь и то, и другое. Рождество в Нью-Йорке стало для нее чем-то вроде сцены, сыгранной ею давным-давно в каком-то фильме, сейчас уже почти забытой и кажущейся не совсем реальной. Она страстно желала вернуться на восточное побережье и возобновить былой роман с никогда не ложащимся спать городом. Шампанское и икра лениво путешествовали, растворившись в крови, по ее венам, а над головой в надвигающихся вечерних сумерках скользили пыльные верхушки стройных пальм. Здесь в этом городе не было ничего, кроме пальм, «Мерседесов» и времени, текущем незаметно, без каких-либо изменений в погоде или даже смен времен года.
— Все сделано, мисс Уитней.
— Алекс вначале заедет к тебе, Анна, — проговорила Дайна, не открывая глаз. Ей не хотелось, чтобы ее тревожили, пока она не доберется до кладбища.
Как сквозь сон она чувствовала, что машина сбавила скорость и остановилась. Откуда-то издалека ей показалось донесся голос Анны, желающей ей спокойной ночи, и она пробормотала в ответ что-то неразборчивое. «Я обнаружил кое-что, что тебе следует знать». Эта фраза, произнесенная Мейером, вновь и вновь звучала в ее ушах. Дайна цеплялась за нее, словно за дразнящуюся ниточку, ведущую то в одном направлении, то в другом, но всякий раз приводящая в тупик.
Должно быть она проспала последнюю часть пути, потому что, открыв глаза, обнаружила, что машина стоит у тротуара неподалеку от входа на кладбище. Шума мотора не было слышно. Перед собой она видела затылок Алекса, в котором не было ничего необычного. Однако, вдруг человек, сидевший на переднем сидении, повернул голову, и Дайна изумленно уставилась на красивое лицо Марго. Выбившиеся пряди черных волос спадали на ее маленькие ушки. Она улыбнулась.
— Пошли, моя милая. Мейер ждет тебя.
Марго исчезла из поля зрения Дайны лишь для того, чтобы мгновение позже открыть перед ней заднюю дверь. Она стояла, слегка наклонив вперед верхнюю половину тела. Взглянув на нее. Дайна подумала, что она очень стройна и изящна. Марго держала в руках букет ирисов.
— Мейер думал, что он вам может понадобиться.
Дайна рассмеялась. В конце концов, вышло так, что именно она забыла про цветы.
Возле могилы Мэгги никого не было, кроме Мейера, стоявшего, слегка сгорбившись, сутулив плечи. Он был одет в темно-синие широкие льняные брюки модного фасона и легкую кремовую рубашку с короткими рукавами. Он выглядел спокойными и здоровым. На улице, вне помещения, его мудрая голова Пикассо казалась еще больше. Он слегка опирался на тросточку из черного дерева с явно заостренным серебряным наконечником и большой шишкообразной ручкой из малахита. «Ее подарил мне, — сказал Мейер Дайне позже, — в конце войны один английский полковник».
Довольно долгое время, после того как Дайна подошла к нему, он продолжал хранить, молчание. Она пристально изучала его, пытаясь отыскать какие-то перемены, указывавшие на его возраст, однако не могла найти никаких, за исключением гуарачей у него на ногах. Его руки не дрожали, голова не свешивалась бессильно вниз. Дайна задержала взгляд на тоненькой синей вене, пульсировавшей сбоку на его голове, лишь отчасти прикрытой волосами. Небо над ними было молочно-белым из-за света неоновых огней Голливуда. Однако смог смягчал этот блеск настолько, что создавалась иллюзия первобытной красоты и величия. И в этом освещении Мейер казался бессмертным существом, неприкасаемым для рук людей или хода времени. Он пережил лагерь смерти, смерть двух сыновей и, по крайней мере, одной жены. Однако несмотря ни на что, он стоял здесь, словно олицетворение неукротимого духа жизни.
