— Ты? — переспросил Эль-Калаам. — Как интересно. — И можно узнать, чего ради?
— Он был слишком молод и впечатлителен. — Французский посол старался убрать волосы, лезшие ему в глаза, но у него это плохо получалось. — Он не отдавал себе отчета в том, что ты делаешь с ним, в отличие от меня. Он не понимал, как ты обращаешься с ним, зато я понимал это. Он уже никогда бы не стал прежним. Никогда бы не стал мыслить или действовать, как прежде.
— В этом все дело.
— Да, я знаю. Вот почему его надо было остановить. Его следовало спасти от себя самого или, скорей, от того, во что ты превратил его. — На лице Луча застыло мучительное выражение. — Я сделал все, что было в моих силах, пытался поговорить с ним, но без толку. И я... — Он вдруг закашлялся, точно поперхнувшись собственными словами. — Выбор, который мне пришлось сделать, был вовсе непростым. Однако, я не мог допустить, чтобы наше правительство оказалось втянутым в этот инцидент подобным образом.
— Я понимаю, — хладнокровно произнес Эль-Калаам. — Впрочем, это не имеет значения. — Он отвернулся. — Погасите свет. До утра всем оставаться на своих местах. — Комната погрузилась во мрак.
Рассвет. Режущий глаза солнечный свет за окном. Предметы мало-помалу приобретали привычные очертания и окраску; стали видны кремовый и золотистый рисунки на обоях. Лучи, пробивавшиеся сквозь щели в ставнях, отражались от зеркала на стене.
— Осталось всего два часа, — заметил Малагез, обращаясь к Эль-Калааму.
— Мы все знаем, что должно быть сделано... так или иначе.
К ним подошел Фесси.
— Я не думаю, что израильтяне согласятся, — возразил Малагез.
Фесси скорчил презрительную мину.
— Американцы и англичане будут убеждать сионистов изменить их жесткий курс. Они обладают достаточной силой и властью. Конечно и то, и другое изрядно подзаржавело, но все-таки... что Израиль будет делать без поддержки Америки?
— Если бы Запад понимал нашу цель, — ответил Малагез. — Пока там, похоже, пребывают в сильном недоумении по этому поводу.
— На Западе разбираются в философии примерно так же, как и в Коране, то есть попросту, никак. Они понимают лишь язык пуль и смерти. Чтобы расшевелить их, необходимо прибегать к чрезвычайным мерам. Дипломатические тонкости для них — что мертвому припарка. Ничего, в свое время они сделают то, что мы требуем от них.
— Время, — прошипел Фесси. — Оно болтается у меня камнем на шее. — Он с размаху хлопнул ладонью по своему «Калашникову». — Я хочу сражаться. Мне даже отчасти хочется, чтобы срок ультиматума истек, и мы не услышали бы по радио сообщения о нашей победе. Я хочу сеять разрушения и смерть.
— Это оттого, что у тебя не все дома, — раздраженно бросил Малагез. — Мама должно быть уронила тебя головой на пол, когда ты был...
Фесси было кинулся на него, но Эль-Калаам мгновенно очутился между ними.
— Довольно! — рявкнул он. — Вы оба хороши. — Он перевел взгляд с них на Хэтер и Рейчел, стоявших у книжной полки. — Малагез, возьми девчонку. Фесси, сходи и проверь, включено ли радио на правильную частоту. — Рита взяла Хэтер под локоть. — Потом присоединяйся к нам: мы будем в «парилке»: пора проверить, из чего сделаны эти двое.
Они гуськом зашагали вдоль коридора. Ничто не изменилось в комнате, располагавшейся в его дальнем конце. Окна были по-прежнему плотно занавешены; кровать перевернута. Пол был скользким из-за розовой жидкости, разлитой по нему. На нем валялся резиновый шланг, извилистой лентой тянувшийся к тому месту, где несколько часов назад лежал Бок.
— Что вы сделали с Сюзан? — осведомилась Хэтер.
— Она стала совершенно бесполезна для нас. — Эль-Калаам махнул рукой, повернувшись к Малагезу. — Посади ее туда.
Тот с силой усадил Рейчел на измазанное кровью сидение стула, на котором пытали промышленника. Лицо девочки было блестящим от пота. Она сидела неподвижно, глядя на Хэтер, словно пытаясь, взглядом сказать ей что-то.
— Мы хотим от тебя очень простей вещи, — начал Эль-Калаам, стараясь говорить как можно более мягко и рассудительно. — Нам нужно, чтобы ты сделала заявление. — Он взглянул на Рейчел. — Только представь себе, как мир отреагирует на подписанное тобой заявление, поддерживающее наше требование.
