Щелчок соединения. Не рано, не поздно - можно надеяться, что не слушают. Чай не УГРО - ну чего ИДН укрывать?
- Сухорукова. Это Алексеев - назвал он свой псевдоним, который после выхода на пенсию стал его настоящим именем.
Нужного человека нашли быстро...
- Константин? Это Алексеев, здравствуй, дорогой... Чего у тебя там так бахает? А, понятно... Тут, рядом с тобой, в солнцевском ГУВД парнишку мордуют. А пацаненок дельный, молчит.... И не наблатыканный по виду, можно еще с ним поработать... Как нашел? А как я тебя нашел?... Сам же говорил, людей совсем нет, вот и оторви задницу от стула... Товарищ Дзержинский в свое время сам самолично беспризорниками занимался. А сейчас никому ни до чего нет дела. Развели бардак... Да, в Солнцевском. Добро...
Старик положил трубку. И снова - стал стариком.
Солнцево начиналось здесь...
Озлобленные пацаны рабочих окраин. С детства никому не нужные кроме уголовников, вербовавших себе пристяжь. Да пары чудаков - энтузиастов, старавшихся слепить из пацанов что-то дельное. С волчьим молоком всосавшие, что в мире не правды, а есть только сила. Ненавидящие чистенький центр, который вот - рукой подать - но не ухватишь. Видящие колбасу на прилавках, югославские сапоги и финские куртки из-под полы, таксистов в джинсе и с карманами, полными пятихаток. И видевшие своих родителей - серых от усталости, по-крестьянски покорных судьбе, живущих от получки до получки и копящих на стиральную машину. Они не хотели так жить, им нужно было все и сейчас. И они сбивались в стаи. Все - сильнее одного. Ты на общество харкнешь - оно утрется, общество на тебя харкнет - утонешь. В некоторых школах - учителя боялись заходить в старшие классы.
Пробитые в драке головы уже не считали. Девчонки в десятом делились на личнух - это те, которые под кем-то конкретно лежат, обычно под главарями и долбежек. Долбежка - это общая девчонка, ее трахают все, кому не лень и не спрашивая согласия. В драках сходились уже сто на сто. Кто не при делах - того могли избить кто угодно, защиты не было. Нападали на взрослых. В окраинных районах Москвы за отказ отдать кроссовки могли запросто пропороть пикой - жизнь дороже. В Москву ездили на электричках - "одеваться", что значило грабить прохожих, чья одежда понравилась и была впору. Контролера, который попросил билет - выкинули в дверь на полном ходу. Все большую и большую моду приобретал обмен одеждой - поношу и отдам. Кто отказался - либо слыл жмотом либо били. Сначала - взятое на время отдавали. Потом и отдавать перестали.
Взрослые - боролись с этим как могли. Комсомольцы проводили выставки, выступали в школах, пытались собрать какой-то актив, создать молодежные дружины - не пойдешь, не будет путевки в дом отдыха летом. Комиссии по делам несовершеннолетних работали без продыха - но дел не становилось меньше. Милиция била.
Сержанты - лимитчики - делали простую и нужную работу, они относились к ней без особого энтузиазма, примерно как крестьяне, которые должны отработать положенное на барщине. Сначала с пацанами хотели по - хорошему. Потом - инструктора горкома комсомола чуть не зарезали, вынесли хату у одного чиновника, изнасиловали дочуру у другого. И власть озверела. Начальника ГУВД вызвали последовательно в горком, обком, потом в МВД на Житную. И там и там и там - так вмандюрили! Что хочешь - то и делай.
Били сейчас уже не столько для того, чтобы выбить признание: все про всех давно знали, только доказательств не было. А к стенке без доказательств - извините, не тридцать седьмой год. Признается - хорошо, нет - ну и черт с ним. Били сейчас для того, чтобы подорвать здоровье и внушить страх. У кого есть страх - тот сразу расколется. А у кого нет - того будут бить, пока не устанут. Или - пока следователь не придет. Но в любом случае - бить будут, чтобы раз и навсегда сломать.
Пацана ничего не спрашивали, били молча и как-то равнодушно. Сначала - по очереди пороли шлангами, один уставал, начинал пороть другой. В шлангах не было никакого утяжеления - все прекрасно знали край. Били всинь, но кости не ломали.
