Грицевец сделал паузу и, немного подумав, продолжал:
— Надо отметить, что у нас в обучении была ошибка — стреляли по конусу с четырехсот метров. Бои в Испании и Китае показали, что огонь с такой большой дистанции малоэффективен. Надо стрелять с дальности не более ста метров. А лучше всего подходить в упор и бить. — Грицевец взглянул на Гугашина: — Прошу сегодня же выбрать время и поговорить об этом с летчиками. Обратите особое внимание, чтобы они не вели бои с японцами на виражах, а использовали преимущество своей скорости для атак на догоне и вертикальном маневре. Бой должен основываться на принципе: атаковал и отвалил для занятия нового исходного положения для нападения.
Сергей Иванович не относился к категории говорливых людей. Он был скуп на слова. Имел аналитический склад ума и из каждого факта делал выводы. При этом его лицо с необыкновенной живостью меняло выражение.
Беседа наша о проведенном вылете заставила меня взглянуть на воздушный бой, как на очень сложное и тонкое искусство. В нем, кроме технического мастерства и боевого опыта, надо хорошо знать врага и особенно его психологию. И тактика, и приемы борьбы так же разнообразны, как разнообразны и человеческие характеры.
В заключение Грицевец как бы шутя заметил:
— А вообще говоря, в воздухе надо вести себя так же, как и на земле, только немного вдумчивее, быть более настойчивым и очень осмотрительным.
* * *
Говорят, у доброй славы шаг короче и медленней, чем у плохой. Может быть, иногда так и бывает. На войне, однако, хорошие дела людей, молва о ратных подвигах разносятся по фронту с быстротой молнии. О них узнают моментально, будто сердца бойцов наделены способностью пересылать на любые расстояния весть о геройском поступке товарища. Трусость же и всякая другая подлость привлекают к себе внимание, словно зловоние, только там, где эта мерзость гнездится.
Эскадрилья прилетела с фронта. И я только успел подойти к командному пункту, где уже собралось много летчиков, как услышал восторженные слова Василия Васильевича:
— Комиссар! Мне сейчас позвонили из штаба: в этом бою был сбит командир соседнего полка Забалуев, а майор Грицевец сел на «И-16» и вывез его. В Маньчжурии сел, из Маньчжурии вывез! Прямо из-под носа самураев.
— Да ну-у? — проговорил я скорее с недоверием, нежели с восхищением.
А правильней всего будет сказать, что в первую минуту об известии о небывалом в истории случае я подумал: это невозможно прежде всего в силу беззаконности. Никто не имеет права садиться на территории противника. Даже и с целью, чтобы забрать сбитого товарища. Об этом не написано ни в одном уставе и наставлении.
Но если и допустить, что в азарте боя кто-то забылся и опустился на земле врага, то ведь достаточно какой-то ничтожной помехи: камера лопнула, кочка попала под колесо… — и он сам может остаться там, на чужой земле. А потом, как можно разместить на истребителе второго человека? Где? В кабине? Но в кабину сам едва втискиваешься. Разве что посадить товарища к себе на плечи? Но туловище останется торчать, и его вырвет из кабины напором воздуха. Да и самолет, пожалуй, не оторвется от земли: мощности мотора не хватит.
— Нет, ты что-то путаешь! — нерешительно проговорил я.
— Да я сам не поверил, — почти кричал Василий Васильевич, — а все, оказывается, об этом уже знают! Вон, видишь, люди собираются кучками. Только об этом и говорят.
Мы, летчики, знавшие много примеров яркой воинской доблести, не смогли быстро осмыслить происшедшее. Да и японцам, как потом стало известно, сразу и в голову не пришло, что советский истребитель садится перед их носом. Все враги, наблюдавшие за посадкой нашего самолета, наверное, думали, что летчик решил добровольно сдаться в плен или же что его машина подбита. И только тогда поняли все, когда Грицевец с Забалуевым оказались уже в воздухе.
Имя Сергея Грицевца гремело по всей стране. Этот человек рисовался нашему воображению как живое воплощение всех ратных достоинств. И вот он раскрылся перед нами еще новой, неожиданной стороной.
Никогда прежде не приходилось мне испытывать так глубоко заразительную силу геройского поступка. Я невольно спросил себя: «А я бы смог сделать то, что сделал Грицевец?» И мысленно представлял вражескую степь, товарища на ней и бегущих к нему японцев. И тут же ответил: «Раньше бы я о таком даже и не подумал». Теперь мне казалось, что каждый из нас пойдет на такое дело. Видимо, то же самое испытывали и другие.
