Санитар. Я слышал шум.
Доктор (который к этому времени стал древним стариком с бородой, как у рождественского деда). Похоже на то, что вы были правы. (Осматривает Чудовище.)
Санитар. Он вечно влезал на этот стул.
Доктор. Больше он не будет этого делать. У него сломана шея.
Санитар. Да что вы говорите?
Доктор. Да-да.
Санитар. Ну кто бы мог подумать!
Доктор. Прикажите отнести его в анатомический зал.
Санитар. Сейчас пошлю за носильщиками.
Все уходят. Занавес.
— Ну, — сказала миссис Вивиш, — очень рада, что это кончилось.
Снова раздалась музыка, саксофон и виолончель, и резкий сквозняк скрипки, чтобы охладить их восторги, и ритмический стук рояля, чтобы напоминать им о деле. Гамбрил и миссис Вивиш скрылись в танцующей толпе, вращаясь, точно по привычке.
— Эти суррогаты настоящего полового акта, — сказал Кол-мэн своему ученику, — ниже достоинства таких адовых псов, как мы с вами.
Очарованный юнец рассмеялся; он слушал с таким благоговением, точно у йог Сократа. Колмэн нашел его в ночном клубе, куда он отправился в поисках Зоэ; нашел его совершенно пьяным в обществе двух огромных женщин, лет на пятнадцать или двадцать старше его; они заботились о нем, наполовину по-матерински, из доброты сердечной, наполовину из профессиональных соображений, потому что у юнца, по-видимому, было с собой много денег. Позаботиться о себе он был неспособен. Колмэн сейчас же вцепился в него под предлогом старой дружбы — юнец был слишком пьян, чтобы отрицать ее, — и утащил его с собой. Зрелище младенцев, быстро скатывающихся по наклонной плоскости в грязную лужу, казалось ему особенно привлекательным.
— Мне нравится этот кабак, — сказал юнец.
— О вкусах не спорят, — пожал плечами Колмэн. — Немецкие профессора насчитали тысячи людей, для которых пожирать экскременты — самое большое удовольствие на свете.
Юнец неопределенно улыбнулся и кивнул.
— Здесь есть что-нибудь выпить? — спросил он.
— Слишком порядочное заведение, — ответил Колмэн, качая головой.
— По-моему, это ужасно сопливый кабак, — сказал юнец.
— Да! Но есть люди, которым нравятся сопли. А другим нравятся туфли. А некоторым нравятся длинные перчатки и корсеты. А некоторым нравятся розги. А некоторым нравится кататься по перилам, и они не могут без замирания сердца смотреть на «Ночь» Микеланджело на гробнице Медичи, потому что им кажется, что статуя катится по перилам. А некоторым…
— А я хочу выпить, — не унимался юнец. Колмэн принялся размахивать руками и топать.
— A boire! a boire![104] — заорал он, как новорожденный Гар-гантюа.
Никто не обратил ни малейшего внимания.
Музыка прекратилась, Гамбрил и миссис Вивиш вернулись.
— Данте, — сказал Колмэн, — требует выпивки. Нам придется оставить эти места.
— Да. Куда угодно, только прочь отсюда, — сказала миссис Вивиш. — Который час?
Гамбрил взглянул на часы.
— Половина второго.
Миссис Вивиш вздохнула.
— Не смогу заснуть, — сказала она, — по крайней мере не раньше чем через час.
Они вышли на улицу. Звезды были крупные и сверкающие. Дул ветерок, доносившийся, казалось, откуда-то из-за города. По крайней мере так казалось Гамбрилу: он думал о загородном коттедже.
— Весь вопрос втом, куда идти, — сказал Колмэн. — Можно бы пойти в мой притон разврата, если вам угодно; но это очень далеко, и Зоэ так нас всех ненавидит, что, вероятно, запустит в нас мясорубкой. Если она дома, конечно. Может быть, она не вернется до утра. Zoe mou, sas agapo.[105] Ну как? Рискнем?
— Мне все равно, — слабо проговорила миссис Вивиш, исключительно занятая медленным умиранием.
— Или можно ко мне, — сказал Гамбрил резко, точно с усилием пробуждаясь от сна.
— Но вы, кажется, живете еще дальше, — сказал Колмэн. — И к тому же с престарелыми родителями. Одной ногой в могиле и так далее. Или мы будем сочетать матросскую гулянку с похоронами? — Он принялся с утроенной быстротой темпа напевать «Похоронный марш» Шопена, обнял юного незнакомца за талию и, сделав с ним два-три тура тустепа на тротуаре, вдруг отпустил его, так что тот хлопнулся со всего размаха на ближайшее крыльцо.
— Нет, я говорю не о фамильной резиденции, — сказал Гамбрил. — Я говорю о моей собственной квартире. Это совсем близко. На Грет-Рассел-стрит.
