После этих двух звонков брата Симона Петура я никоим образом не собирался с ним больше общаться; предчувствие подсказывало мне, что иметь дело с этим человеком не так уж просто. Однако вечером в четверг, три недели спустя, он вдруг позвонил сам, был разговорчив и любезен, извинился за то, что не звонил раньше, и сказал, что мы во что бы то ни стало должны встретиться — он прочитал книгу и собирается посмотреть пьесу и, как я понял, начал общаться с мамой; Симон Петур казался необычайно добрым и милым во всех отношениях. Я, конечно, ответил, что нам, наверное, нужно выпить по паре-тройке кружек пива и обсудить старые дела; у меня совсем не было денег, театр еще не выплатил, что мне было положено, и мне пришло в голову, что, может, Симон выпишет мне вексель, пока не разрешится этот конфликт с издательством. Еще я надеялся, что он согласится пойти со мной на разбирательство — он ведь ревизор и знает все, что связано с такого рода деятельностью, он дружит с юристами и другими полезными людьми, — кроме того, я был уверен, что издательские стервятники-толстосумы переменятся в лице, когда я заявлюсь к ним с видным бизнесменом и представлю его как своего брата, а то мне казалось, что весь этот литературный сброд всегда смотрел на меня как на какого-то шалопая, на котором можно играть, как будто он их старая гармоника. Но Симон сказал, что в эти выходные у него, к сожалению, нет времени болтать за кружкой пива, дел очень много, навалилась дополнительная работа, его вечно нагружают, звонят из фирм, чья бухгалтерия замешкалась с годовым отчетом, и слезно просят навести ажур, — но вот сразу после выходных мы непременно встретимся, попьем кофе и разберемся с делами — даже вместе заглянем к «твоей маме», о пожилых надо заботиться, они должны чувствовать, что есть кто-то, кому они небезразличны, хотя эта женщина так устроена Богом, что едва ли будет ныть или жаловаться, сказал Симон Петур…
Но потом, к моему большому удивлению, он позвонил снова, дважды за те же выходные, и оба раза с упреками и укорами, почему я, человек известный, никогда с ним не общался — и оба раза вдрызг пьяный, говорил бессвязно, на фоне какого-то дикого шума и бурного веселья… Он, похоже, был ничуть не лучше меня, а может, даже хуже…
Ко мне пришел человек, по странному вопросу. Мне, по крайней мере, так и не удалось в нем разобраться. На первый взгляд я не специалист в подобных делах, но он пришел ко мне и представился братом некоего Симона, с которым мы в одно время учились в торговой школе; говорил, будто мы были лучшими друзьями; но Симона я едва знал, и вообще у него была сомнительная репутация. Однако пришедший ко мне человек — он назвался Эйвиндом Йонссоном — написал книгу «В кромешной тьме»; сам я этой книги не читал и не помню, когда она вышла, но в последнее время о ней вдруг заговорили, потому что по ней поставили пьесу, которая идет в Национальном театре; пьеса, как я слышал, неплохая. Так вот, моему клиенту, естественно, должны заплатить за использование его произведения, выплатить гонорар как за издание в печатной форме, так и за постановку в театре, и предмет спора вроде бы не в этом. Однако издательство требует, чтобы он передавал все гонорары в фонд бездомных. Так было, когда вышла книга, того же они требуют и сейчас, когда ему должны перечислить выплаты из театра. Речь идет о значительных суммах, в то время как он сам и его семья находятся в весьма затруднительном положении, в первую очередь касательно жилья. Я, конечно, спросил клиента, хочет ли он покончить с таким порядком, не отдавать больше все свои деньги на благотворительность, и он ответил «да», считая, что уже заплатил достаточно, теперь пора и себя обеспечить. Я сказал ему, что здесь и говорить не о чем: никто не может решать за него, как ему распоряжаться своими собственными деньгами. Если какое-то издательство так заботится о живущих в нашем городе беднягах, что, конечно, само по себе похвально, то оно должно вкладывать в это деньги из собственных фондов. И я сказал этому человеку — он мне показался очень разумным парнем, но исключительно беспомощным в повседневных делах, как и многие художники, — что я надеюсь решить это дело немедленно, одним звонком в правление этого издательства или его юристам. Собирался позвонить прямо в его присутствии. Ему осталось бы только заплатить кассиру, и дело было бы кончено.
