Однажды вечером мы с Роникой сидели у бассейна. Вторая парочка спала в доме. Был теплый вечер и мы оба были трезвыми.
- Давай прокатимся, - сказала она, - мне хочется чего-то возбуждающего.
Я осторожно выкатил белый "мазерати" из гаража и так же осторожно повел его по ухабистой дороге, пока не началось шоссе. Верх был опущен и изумительного качества кожа сидений приятно холодила мою обнаженную спину. Наверняка найдется не слишком много вещей, более возбуждающих, чем езда без рубашки в открытом автомобиле теплой ночью. Причем в великолепном автомобиле. Все было подогнано с микронной точностью, и проходя на скорости поворот, казалось, что ты катишься по рельсам. Стоило нажать на газ - и он взлетал, как "Сатурн V"*. Стоило нажать на тормоза - складывалось впечатление, что вы въезжаете в большую мягкую пуховую подушку.
_____________________________________________________
* Американская ракета лунной программы "Аполлон"
Я ехал довольно медленно - скорость не превышала восьмидесяти миль в час, въехал в Ибизу и покатил через город. Постоянные его жители, состоявшие из битников, художников-эмигрантов, титулованных поп-певцов, актеров средней руки и наркоманов, сидевшие за столиками кафе на тротуарах, наблюдали, как мы проезжали. Даже владелец старого "ягуара 150" уже кое-что представлял на этом острове - местные налоги не поощряли приобретение автомобиля, если конечно это был не "сеат" (испанский вариант фиата). "Мазерати", видимо, был лучшим автомобилем на всем этом паршивом острове поэтому завистливые взгляды доставляли удовольствие. И я расслабился, глядя на свои загорелые руки, украшенные серебристой полоской часового браслета нержавеющей стали, лежавшие на великолепном руле из выдержанного десять лет калифорнийского дуба.
За аэропортом Ибизы, который только недавно расширили, чтобы принимать "боинги 707" и таким образом справляться с потоком туристов, дорога несколько миль шла по прямой. Думаю, её построили римляне или ещё какие-нибудь энтузиасты подобного рода. Я включил фары и разделительная полоса умчалась куда-то вдаль, в мягкую ночную тьму. Вероника тихо сидела сидела рядом.
Я перешел на четвертую скорость, тахометр завертелся, как цифры в экспресс-лифте, и спинка сиденья плотно прижалось к моей спине. Ураганный ветер разметал волосы. Откинув их назад, я вновь нажал на газ. Мотор удивленно заворчал и на какое-то мгновение показалось, что мы взлетаем. Дорога ускользала под капот и каменные стены, шедшие вдоль нее, превратились в расплывчатые полосы. Вероника что-то прокричала - я не понял, был это страх или радостное возбуждение.
Спидометр показывал 150 и скорость продолжала нарастать. Я вел "мазерати" по середине дороги, придерживаясь разделительной линии, ничего не слышал, кроме воя ветра, ничего не чувствуя, кроме вибрации руля, и только и краем глаза - результат длительных тренировок в наблюдении за приборами видел, что стрелка спидометра колеблется возле черточки, соответствующей скорости 170 миль в час. В конце прямого участка дороги примерно в двух с половиной милях появилась другая пара фар, и поначалу там наверное думали, что перед ними низко летящий реактивный самолет.
Сняв ногу с педали газа я медленно принял на свою сторону дороги, все ещё дрожа от возбуждения и чувствуя, как быстро спадает скорость от мягкого торможения. При скорости в сто миль ощущение было такое, словно мы дали задний ход.
Я сбросил скорость до 50 миль, все ещё не прийдя в себя, - такая скорость с характерными для неё возбуждением и опасностью всегда меня потрясала.
- Остановись, Филипп, пожалуйста, остановись, - сказала Вероника.
В конусе света мелькнула боковая дорога, и с силой нажав на тормоза я съехал на нее. Потом подвел "мазерати" к низкой каменной стене. Вероника открыла дверцу и вышла.
- Ну а теперь люби меня, быстрее, я вся просто дрожу... Скорее, Филипп, ради Бога, поторопись.
Я выключил огни и мы перебрались через стену. Трава в поле, объеденная голодными овцами или коровами, была совсем короткой. Вероника сорвала мои белые джинсы и сердце у меня застучало, как все двенадцать цилиндров "мазерати". Мы оба были одновременно испуганы и распалены до такой степени, что почти теряли рассудок и тут же оказались на земле, сливаясь друг с другом.
