— Знаешь, о чем я думаю? — Он смотрел в потолок и жмурил один глаз, морщась от дыма папиросы. — Мы забываем, что у нас две взаимосвязанные задачи, не считая деталей: найти преступника и объяснить, каким образом он и Самохин попали в номер, так? Так. Вот мы и шли по этому пути, в такой именно последовательности. А если взяться с другого конца? Ведь обстоятельства убийства очень странные, необычные, и именно это дает нам серьезный шанс. Что, если попытаться решить вторую часть задачи? Пойти, так сказать, назад. Не приведет ли нас эта дорожка к главной цели?
Я молча слушал, не понимая, к чему он клонит.
— Вот смотри, по нашей схеме все время, пока Самохин находился в номере — живой или мертвый, — комната была заперта и окно было закрыто изнутри; или же — в нем были люди: почтенные старушки, Саша с Олей по очереди.
— Ну?
— Ну-ну. — Яков приподнялся, едва успев подхватить пепельницу. — Как ты не можешь понять! Самохина ударили ножом именно в то время, когда в номере были люди. Улавливаешь? Постарайся понять разницу: Самохина ударили, когда в номере были люди, или — когда в номере были люди. Дошло?
— Нет, — честно признался я. — Что-то уж слишком сложно.
— Напротив — очень просто. Самохина ударили в то же время, но в другом месте. Убийца и не был в номере. Самохин попал туда уже раненный, смертельно.
— Да, — насмешливо кивнул я. — Его любезно подвезли на "скорой помощи", раз уж ему непременно хотелось умереть в моем номере.
Яков оставил без внимания мой выпад.
— Нет, он добрался туда сам. Если бы там был убийца, что помешало бы добить Самохина? Ведь в номере никого не было и он был заперт.
— Пожалуй, ты прав, — согласился я. — Может, оранжерея?
— Может. Вход в нее должен быть из подвала музея. И ведет она прямо к флигелю, если судить по галерее.
— Посмотрим.
— Я тебе посмотрю!
— А что? Мне кажется…
— А мне кажется, что тебе надо быть поскромнее, чтобы вновь заслужить мое расположение, как выразился бы Староверцев.
— И все-таки: мне кажется, что оба происшествия — убийство и попытка ограбить музей — связаны между собой.
— Безусловно. У меня уже что-то складывается. Вот что, Серега…
— Яков, — взмолился я. — Посмотри на часы. Я уже с ног валюсь.
— Черт с тобой, — сжалился Яков. — Отдыхай, а я тут смотаюсь неподалеку на полчасика.
Я выждал некоторое время, потому что Яков имел скверную привычку возвращаться с полдороги, потом отыскал в его письменном столе фонарик и вышел на улицу. Предостережение Якова "не зарываться" вылетело из головы другая мысль не давала мне покоя, мысль об этой чертовой "галдарее".
Когда я подошел к музею, было совсем темно. Как в ту ночь, когда мне показалось, что я видел свет в его окне.
Пробраться в музей мне было нетрудно: кое-какой опыт, которым время от времени делились со мной мои "подопечные" во время работы в розыске, сослужил-таки мне добрую службу.
Свет я, конечно, зажигать не стал, только включил фонарик и, минуя зал с манекенами, спустился в подвал.
Довольно долго, спотыкаясь и поругиваясь, я лазил по подвалу, пока не нашел дверь. В самом дальнем углу. Похоже, что раньше она действительно была завалена, но не так давно кто-то старательно разобрал проход к ней.
Дверь оказалась запертой большим висячим замком. Я подергал его петли держались крепко. Кроме того дверь была забита поперек толстыми досками. Но не может она быть заперта!..
Внимательно ее осмотрев, я заметил на полу возле нее горелые спички. Были они свеженькие, будто только что из коробки. "Сто лет не пользовались", — вспомнил я. В косяке торчал большой гвоздь, загнутый кольцом. Я сначала осторожно, потом сильнее потянул за него: косяк вместе с забитой дверью повернулся с тихим скрипом на невидимых петлях. Ловко!
Из черного отверстия дохнуло холодом. Я шагнул в темный проход. Луч фонаря не доставал до его конца — казалось, он тянулся бесконечно. Под ногами ватным слоем лежали пыль и мусор, по сторонам грудились, отбрасывая причудливые тени, разодранные корзины, набитые чем-то мешки, ящики. Но идти можно было довольно свободно, иногда только приходилось нагибаться. Луч фонаря вырывал из темноты то перевернутое кресло с надетой на ножку рваной шляпой, то пружины, торчащие из лопнувшего дивана…
