— Дядя Андрей, ты на нас не думай — мы его не нашли. Дачник нам помешал.
— Давай-ка по порядку. Откуда ты узнал про автомат?
Вовка, естественно, пожал плечами: ну и вопрос, смехота!
— Мы об этом давно слыхали. Старший Овечкин его с войны принес, он ведь партизаном был и в доме под полом его спрятал. А потом и забыл про него. А мы вспомнили. И решили достать. Только ты не думай — постреляли бы и тебе принесли.
— В доме, говоришь, прятал?
— Да.
— А почему же вы в сарай полы вскрывать полезли?
— Так сарай-то с той поры еще стоит, а дом разбирали недавно и новый строили.
Ну вот, все и разъяснилось — и про автомат, и про руки на его затворе и спусковом крючке. Сам Овечкин из села давно уже уехал, где-то на Севере работал, там и скончался. У его дальних наследников Дачник и купил старый дом. Перебрал его. До фундамента. Сам перебрал? Нет, не сам. Кто это делал? Зайченков!
Андрей на всякий случай домой к нему сбегал, не застал, конечно, дома никого, и вовремя к себе вернулся — у калитки уже "уазик" стоял, и дверцы его хлопали.
Первым к нему Платонов подошел, руку на плечо положил и сказал улыбаясь:
— Слух прошел, тебя бомбили ночью, а ты только тем и спасся, что, боясь хулиганов и пьяниц, в погребе взял моду ночевать?
Все дружески посмеялись, похлопали участкового по спине, как товарища, который счастливо из смертного боя вышел, и делом занялись.
Потом в дом вошли и совещание устроили. Андрей больше слушал, на вопросы отвечал, но свои соображения пока высказывать воздерживался.
Начал эксперт-баллист. Родители его так предусмотрели, или само собой получилось, но к своей необъятной, сокрушительной силе он имел фамилию Муромцев и звали его Ильей Ивановичем.
Он говорил, чуть похлопывая по столу ладонью, а в печи от этого скакали конфорки.
— Сообщаю кратко предварительные результаты экспертизы. Выстрелы произведены из пистолета-пулемета образца 1940 года марки МР-40, состоявшего на вооружении германской армии до мая 1945 года. Особенностью его является низкий темп стрельбы, достигаемый… и т. д. По расположению пулевых отверстий в стене и крыше дома можно предположить, что стрельба велась неумелой, неопытной рукой… Патроны девятимиллиметровые пистолетные 08 (парабеллум). Тип пули — оболочечная, тупоконечная. Гильза — латунная, цилиндрическая. Автоматика оружия скорее всего имеет незначительную неисправность. Смею высказать и еще одно соображение стрелявший по каким-то причинам не осуществил наводки на цель, поскольку первые пули из выпущенной очереди находятся слишком далеко от нее, чтобы предположить обыкновенный промах…
— На болоте стреляли из этого же оружия? — сразу спросил Платонов.
— О полной идентичности пуль, изъятых из трупа и бревен дома, можно будет сказать лишь после соответствующих исследований. Пока же можно отметить, что такая возможность не исключена.
— Следы сапога на болоте и здесь, в кустах, идентичны, — продолжил Платонов. — Ратников, найдешь сапоги?
— Чего проще, — усмехнулся Андрей. — Размер очень редкий — сорок третий. Таких на моем участке пар четыреста, не больше.
— Смотри-ка, он шутит. Я рад. Но продолжим. Я привез пленку из магнитофона орнитолога. Кое-что можно разобрать. Послушай, Андрей, может, узнаешь, хотя вряд ли, там одна фраза только разборчиво сказана.
Платонов включил магнитофон.
Зашипело, затрещало, загудело. Защелкало, похоже на птичий щебет. Опять шум. Тишина. Шум. Истеричный выкрик: "Бей, дурак!" Короткая — в три-четыре патрона — очередь, ясная, четкая. Тишина. Шум. Долгая тишина. И тот же незнакомый, брезгливый голос: "Допрыгался, зайчик!"
Все вопросительно смотрели на Андрея. Он молчал. Потом сказал:
— Голос не знаю. Да если бы и знакомый был, не узнал бы. А фраза про зайчика… Где-то слышал.
— Как это? — привстал Платонов.
Андрей сжал ладонью лоб, сильно потер лицо…
— Ну, ну, — торопил следователь.
— На днях. В магазине. А! Я сам ее сказал… Зайченкову Егору.
— Ах ты черт! — выразился Платонов, когда Андрей рассказал об этом случае, об автомате. — Ищи теперь его! Ты спугнул его, он решил, что ты все знаешь. Потому и стрелял в тебя. А теперь он, — Платонов подумал, теперь он, самое лучшее, за полтыщи верст отсюда… Очень жаль, — добавил он таким тоном, будто уронил на мосту в воду коробку спичек.
