Спотыкаясь о кочки, председатель размышлял, что вот, мол, еще этого недоставало. Работы — на десяти верблюдах не увезешь, а тут кровная месть, как чирей на шею. Еще в район вызовут, к прокурору, в военкомат и еще бог знает куда будут приглашать по вине этих двух оболтусов. Занимались бы себе спортом — и все было бы в порядке. Так нет. Только старому дрючку Хадзбатыру радость. Вон он как ликует, словно его на свадьбу пригласили.
…Но вот навстречу, задыхаясь, мчится Мурад. Он кричит во все горло.
— Фадис! Фадис![3] Дерутся! Скорее бегите, а то они убьют друг друга!
Отец на бегу схватил его за руку и, таща к лесу, спрашивал в полной растерянности:
— Как убивают? Чем убивают? Далеко они?
— Шашками! Шашками! — вопил в свою очередь Мурад. — Так и сверкают! То один рубит, то другой. Да еще кричат друг на друга, сердито так, а что кричат, я не разобрал — побежал обратно.
— Говорил я вам, — снова заскрипел дед Хадзбатыр.
— Отвяжись, — не останавливаясь, махнул рукой Караев. — Без тебя тошно.
Они с маху влетели в лес и остановились.
— Еще дальше! — плакал Мурад. — Там, на поляне, где растет старая груша, под которой я, когда был маленьким…
Предколхоза, прервав эти воспоминания, потащил сына дальше. За ним бежали остальные. Вот и поляна! Мурад был прав. Здесь дрались Виктор и Сослан. Они бились неистово, отчаянно. Шашки сверкали, как молнии.
— Ге-е-ей! — заорал Караев, — Остановитесь! Ума вы лишились, что ли! Перестаньте, чтоб вам разориться!
Услышав этот вопль, юноши прекратили свое занятие и удивленно разглядывали подошедшую толпу.
— А что это у них на головах? — вполголоса спросил Осман сына.
— Не знаю, я близко не подходил, боялся, — прорыдал Мурад. — Наверное, военные шапки такие.
Тем временем два кровника, выйдя из остолбенения, сняли свой головные уборы и сложили оружие. Сослан сделал несколько шагов вперед и почтительно обратился к председателю:
— Что случилось, уважаемый Осман?
— Я тебе покажу «уважаемый»! — свирепо сказал тот. — Не могли свою кровную месть в другом месте сводить, дураки! Хотите для колхоза неприятностей? Ишаки! Сейчас я вас в труху превращу, без всяких шашек, кулаком.
Сослан ошалело посмотрел на подошедшего Виктора. Тот с таким же выражением лица — на председателя. Потом Виктор повернулся с Сослану и пробормотал:
— Делать нечего. Придется прекратить. Надо выполнять волю старших. Давай мириться, что ли, — и протянул руку своему недавнему противнику. Тот медленно закрыл рот и пожал эту руку.
— Трусы! Зайцы! — неистово завизжал дед Хадзбатыр, не ожидавший такого мирного исхода. — Ваши предки проклянут вас из гроба! Как! Прекратить такую хорошую, старинную кровную месть!
Но бабка Фардзинова, проливавшая счастливые слезы, ткнула его кулаком в бок, и все остальные слова застряли у него в глотке.
— Ну, а теперь пошли! — скомандовал Осман. — Сейчас я с вами расправлюсь. Посажу под замок своей властью, а потом сообщу, куда следует. Намылят вам шею — будете знать, как безобразничать.
Понурив головы, стояли передним кровники. Потом Сослан робко сказал:
— Неудобно, товарищ председатель, входить в селение в таком растерзанном виде. Вы идите, а мы приведем себя в порядок и догоним вас.
— Вот вам! — язвительно сказал предколхоза, сунув им под нос шиш. — Мы, значит, уйдем, а вы снова начнете тут тыкаться своими шашками. Нашли дураков!
— Шашки я заберу, — неожиданно вмешалась бабка Фардзинова, — а эти пускай идут следом. Хорошо, что не совсем еще стыд потеряли. — Она сгребла оружие молодцов и завернула его в свой фартук. — И шашки у них какие-то не такие. В театре достали, что ли… Ладно. Когда будете уезжать — заберете. До тех пор не отдам. Нам тут, в колхозе, ни шашек, ни пушек не надо…
Так, довольно благополучно, кончилась эта необычная история. Проведя еще несколько футбольных матчей и волейбольных встреч, бойцы, а вместе с ними Виктор и Сослан, уехали к себе в часть. И разговоры о кровной мести постепенно затихли.
Однажды вечером председатель колхоза Караев, сидя у себя дома, просматривал какие-то сводки. Мурад читал газету «Советский спорт». Мать его пряла шерсть.
