— Ничего! — даже радостно сказал Костя.— Мы будем пьяны от общества друг друга!
— Костик! — Лариса Петровна, с трудом сдерживая себя, поднялась.— Что это значит?..
— Это значит,— перебил Костя,— пора приступить к трапезе.
Муха тем временем поставил гитару в угол, независимо прошелся вдоль стола, повернулся к кухне, хищно подергал носом.
— Жареный гусь! Или утка? Я не ошибся? Обожаю дичь!
— Муха,— сказал Жгут,— кончай базарить.
— Это он от смущения,— улыбнулся Владимир Георгиевич,
— Совершенно верно! — тут же откликнулся Муxa.— Дико смущен. Простите, не знаю, как вас... Хотя наслышан.
— Леночка! — сказал Костя.— Прошу! Вот твое место.
Только сейчас он увидел, что у Лены голубоватые тени положены над глазами, тушью подкрашены ресницы.
Лена села, потупив голову.
— Один момент,— сказал Муха.— Очкарик! Ведь тебе все равно, на каком месте поглощать яства?
— Все равно...— растерянно сказал Очкарик.
— Вот и порядок! — засмеялся Муха.— А мне не все равно.
Он бесцеремонно передвинул Очкарика на свободное место, а сам сел рядом с Леной. Она оказалась между Костей и Мухой.
— Теперь все в сборе? — спросил Виталий Захарович.
— Более чем,— не сдержался Эдик.
— Что же,— сказал Виталий Захарович, вставая,— сейчас мы поднимем тост за шестнадцать лет нашего сына.— Он взглянул на торт.— Шестнадцать свечей. И каждая свечка — год жизни. Кажется, совсем недавно — вчера — я, Костя, привез из родильного дома твою маму и тебя. Никогда не забуду это чувство... Нянечка передала мне туго спеленатую куклу. Я взял ее и вдруг почувствовал, как там, под одеяльцем, шевельнулось нечто... Жизнь. Чудо... Новая жизнь. Это был ты... Помню, я подумал: каким же беспомощным приходит человек в наш, еще так плохо организованный мир. Сколько надо усилий, любви, понимания, чтобы из маленького комочка несмышленой жизни вырос настоящий человек. Я убежден, Костя, что порог своего шестнадцатилетия ты переступаешь именно таким человеком...
— Точно, в нем что-то просматривается,— перебил Муха.— Верно, Леночка?
— Вы, молодой человек, плохо воспитаны? — вежливо спросил Виталий Захарович.
— Отвратительно!— со вздохом сказал Муха.— Сам от этого страдаю.
— Бедняга! — сказал Костя.
— Пацаны! Хватит! — вдруг рявкнул Дуля.
— Хамство всегда агрессивно,— ни к кому не обращаясь, сказал Владимир Георгиевич.
Стало тихо.
— Ничего,— сказал Виталий Захарович.— Наш юный друг немного нервничает. Постепенно обвыкнет. Реакция, судя по всему, у него быстрая. Вернемся к имениннику. У нас с мамой, сын, для тебя подарок. Сейчас! — Виталий Захарович вышел из-за стола, быстро прошагал в свою комнату и вернулся с новеньким транзисторным приемником.— Прошу!
— Спасибо, папа...
— Вот это да! — вздохнул Дуля. Все за столом зашумели.
Муха откинулся к спинке стула и, нагнувшись за Леной к Косте, сказал тихо:
— Ты извини, все тут с подарками. Один я пустой. Ничего.— Он подмигнул имениннику.— Что-нибудь придумаю. Мне только надо пожрать. Плохо соображаю на пустой желудок.
— Костя, вот спички! — Лариса Петровна протянула сыну спичечный коробок,— Зажигай свечи. А папа займется шампанским.
Костя в наступившей тишине стал зажигать свечи, воткнутые в торт, на котором коричневым кремом было написано: «С днем рождения! 16 лет».
Одна за другой зажглись шестнадцать свечей. Хлопнула пробка, вылетая из бутылки шампанского. За столом поднялся праздничный шум. Все потянулись с бокалами к Виталию Захаровичу.
— С днем рождения, Костя,— сказал Виталий Захарович.— Будь счастлив, мой хороший!..
Лариса Петровна произнесла дрогнувшим от волнения голосом:
— Мы с папой очень тебя любим и желаем, желаем...— Она резко отвернулась, сдерживая слезы.
Со всех сторон послышались голоса:
— С днем рождения!
— Сэр! Будьте счастливы!
— Живи сто лет!
— С днем варенья! — тихо сказал и Муха, украдкой взглянув на Владимира Георгиевича и потянувшись к Косте со своим бокалом мимо Лены.
Между ними было ее бледное лицо. Лена опустила ресницы, накрашенные темно-синей тушью, они вздрагивали. И вдруг порывисто повернулась к Косте:
— С днем рождения. Пчелка! Ты лучше всех! — И Лена быстро поцеловала Костю в щеку.
