— Князья преступников казнили.
— Это если преступники не работали на них, — усмехнулся Шешель. — Ну смотри, такая проблема, как наркотики. В Беряне их нет? Да если бы! Мы с ними боремся, и очень старательно и по всем фронтам, но полностью эту заразу не изведешь никогда. Здесь же весь поток наркотиков очень жестко контролируется главами кланов. И если в одном месте это выливается в полное беззаконие, то в другом — все, может, несправедливей, чем у нас. Например, у одного из глав есть жесткий принцип: никаких наркотиков детям. И если у нас, несмотря ни на какие законы, никто от этого не застрахован, то здесь можно быть уверенным: принцип будет выполняться. Потому что закон официальный всегда гораздо мягче вот такого неофициального, да и поди поймай, кто этим занимается! А здесь один раз поймали распространителя за руку, перерезали полсотни причастных, включая тех, кто знал, но не заявил, и в следующий раз желающих уже не найдется. Жестоко? Жестоко. Работает? Работает.
— Слушай, ты точно следователь, а? — покосилась на него Чара. — Ты должен быть справедливым и благородным! Законы защищать!
— Пфф! — пренебрежительно фыркнул он. — В мои должностные обязанности входит расследование преступлений, в крайнем случае — их предотвращение и защита мирных граждан. А благородство — это к старой аристократии, вот им по статусу положено.
— Что, и действительно такие существуют? Ну прям настоящие благородные аристократы?
— Случается, — усмехнулся Шешель.
— Покажешь, когда вернемся? — невольно вырвалось у Чарген. — Я думала, они только в сказках и встречаются…
— Покажу, — неожиданно спокойно согласился он. — Я нескольких знаю. Кое у кого — вообще случай клинический, до полной сказочности.
— Как это?
— Сказочные идиоты, — рассмеялся Стеван. — Да нет, про идиотов — это шутка, конечно, — вдруг исправился он. — Но степень благородства — действительно почти как в сказках. — Шешель хмыкнул, пару секунд помолчал, а потом с иронией продолжил: — А вообще, знаешь… Да чтоб мне посереть! Если подумать, их, благородных, в Беряне не так уж мало. Правда, в основном в офицерской среде: они там могут себе это позволить.
— А ты что, нет?
— В лучшем случае порядочность, — хмыкнул Шешель. — И то по большим праздникам.
Чарген так и не поняла, когда следователь был серьезен, а когда — шутил. Но уточнять на всякий случай не стала, ну его.
Вместо этого она страдальчески пробормотала, опять вляпавшись в какую-то грязь в потемках:
— Да когда мы уже придем?!
— Топай, топай. В конце тебя ждет горячий душ, еда и, возможно, какая-нибудь обувь. Если повезет.
— Если повезет? А куда мы вообще идем? Почему нельзя официально попросить помощи, ты же следователь!
— Посольство далеко, и прямо перед ним нас и поймают, потому что одинокой девушке в чужой стране действительно больше некуда обратиться за помощью и там тебя будут ждать. Официальные каналы вообще очень плохи тем, что их легко отследить. Не хватало еще нам подергать за хвост местную контрразведку! Так что тихо воспользуемся неофициальными.
— Ну ладно, а почему мы идем по темным подворотням? Неужели тут нет другой дороги? Или это обязательная часть неофициальных каналов — должно быть грязно, темно и противно?
— Интересная идея, — хмыкнул Шешель. — Нет, просто по освещенным улицам ходит местная стража, которая наверняка нами заинтересуется.
— А если нами заинтересуются какие-нибудь грабители? Это что, лучше? — не поняла Чара.
— С ними проще договориться, — заявил Шешель.
— Ты это серьезно сейчас?
— Стражу можно предложить только деньги, а если вдруг попадется честный — то вообще ничего. А против грабителя у меня есть пистолет.
— Думаешь, у него нет?
— Цветочек, ты же умная девочка. Ну как можно настолько прямо и грубо ставить под сомнения достоинства и способности своего кавалера? — с веселым укором протянул Стеван. — Кавалер расстроится, будет переживать, станет только хуже.
— Ты не кавалер, ты мой билет домой. А документы надо проверять!
— Не отходя от кассы, так что ты в любом случае опоздала, — отмахнулся следователь. — Но все же какой потрясающий цинизм в столь юном возрасте! Начинаю думать, что Ралевичу повезло так быстро и легко умереть.
